Ожесточение
Шрифт:
Очевидно, что это просто ее усталый мозг под впечатлением всех переживаний последнего времени выдал такую картинку. Но уж очень впечатляющим было видение, уж очень прекрасны формы, которые явились ей. Они были правильны и перетекали друг в друга как живые. Все было совершенно неподвижным, но не безжизненным. Как будто живое пряталось в этой неподвижности. Неужели в ее сознании скрываются такие творческие силы?
"Аэрофлот" еще выполнял рейсы в Москву. Старший сын Мадины довез их до аэропорта. Женщины взялись за руки, посмотрели в глаза. Сколько раз в жизни встречались их взгляды?
Посадку почему-то
Багаж беженцев набит всегда какой-то ерундой, уезжая навсегда, в последний момент люди пытаются взять с собой довольно странные вещи и забывают нужное. Но с точки зрения "таможенников", если поковыряться, можно найти кое-что стоящее. Молодой шакал с пистолетом, думающий, что он волк, подробно шмонал багаж Елены Петровны. Сейчас она смотрела на свой выложенный на стойке багаж как бы посторонним взглядом, и ей было немного неловко: неужели это итог жизни семьи в этих местах за 300 лет? Ей было неудобно за такое вопиющее свидетельство ее нищеты перед этим молодым парнем. Происходила она из гребенских казаков. Ее девичья фамилия была Гребенникова. Происходили они из станицы где-то на Сунже, пока царь-батюшка не переселил казаков на левый берег Терека. Потом революция, раскулачивание, ссылка в Сибирь. Короче, вот это все, что называется нашей великой историей. Родилась Елена Петровна в Сибири и считала Сибирь своей родиной. Училась в Ленинграде в Герценовском. Ирония судьбы: после института комиссия по распределению направила ее сюда, на родину предков.
Тем временем шакал отобрал в сторону деревянную резную шкатулку, фарфоровый домик, фигурку из яшмы, еще какие-то мелочи. Почему-то раковину с гравировкой "Привет из Крыма", которую ее тетка купила в 1936 году в свадебном путешествии. Тетка удачно вышла за командира Красной Армии, но его расстреляли в 1937 году как врага народа. А тетка провела 7 лет в лагерях Салехарда, как член семьи врага народа.
Эти безделушки были связаны с людьми, которые давно умерли. Возможно, они стоили долларов сто-двести.
– Эти вещи запрещены к вывозу из республики, - с вызовом заявил шакал.
Елена Петровна, стойко переносившая все, вдруг поняла, что жизнь была напрасна. Зачем она столько лет проработала в школе? Она никого ничему не смогла научить. Она ничего не сделала.
– Пусть это падет на тебя и твой дом, - неожиданно для себя сказала она, хотя не имела склонности к патетике.
– Ты что, ведьма старая?
– воскликнул шакал и испуганно сгреб весь хлам в ее сумку. Елена Петровна прошла на посадку.
Этот инцидент выбил ее из равновесия. Елена Петровна не могла успокоиться и периодически начинала плакать или улыбаться до момента, когда стюардесса объявила: "Мы приступили к посадке в аэропорту Внуково города Москвы". То ей было стыдно за горячность, то она улыбалась сквозь слезы, вспоминая, как шакал испугался. Все осталось позади - вся ее жизнь. Чего она ждала? Чего она хотела? Она не молода, но и старухой себя не чувствовала. Легкое волнение и какая-то тень новой надежды проснулись в ее душе. Как в дни, когда студенткой она стояла на берегу Невы возле сфинкса и будущее манило, волновало, немного пугало, но должно было быть прекрасным.
***
Еще одно детское воспоминание Евгения: весеннее кладбище. Ходили туда с матерью весной привести в порядок могилу его отца. Кладбище было очень живописно: по южному заросшее, все в цветущей
Краткие итоги ХХ века. Весна 2010 года, понедельник, утро
Евгений Кулагин просыпался с трудом. Это было новым для него. Иногда он чувствовал, как жизнь вытекает из него крохотными порциями. Теперь он давал себе несколько минут полежать в тепле под одеялом.
Его прадед по отцовской линии построил этот большой двухэтажный дом в 1900-х годах. Дом был построен по северному образцу, под одной крышей были объединены все хозяйственные постройки, амбар, скотный двор. В зимние морозы не нужно было тепло одеваться, чтобы сходить к скотине, в амбар, или заняться в мастерской. Перед революцией в доме жили многочисленные бабушки и дедушки Евгения: красивые женщины и мужчины с пожелтевших от времени фотографий. Потом они занимались разными делами: учились в университетах, служили в армии, потом многие сгинули в сталинских лагерях.
Никому тогда не пришло бы в голову считать Покровку какой-то дырой. Здесь своим чередом текла мощная, богатая жизнь. В Петербург люди уезжали либо учиться, либо на заработки. Остающимся не приходило в голову им завидовать.
Лет тридцать этот дом не слышал голоса ребенка. Лет двадцать на скотном дворе жили одни мыши. Крысы ушли раньше, чтобы не умереть от голода. Наверное, Евгений и был последним ребенком в этом доме, когда давным-давно с матерью приезжали сюда проведать родственников.
Теперь в доме была только одна теплая комната и кухня. У прадеда эта комната, примыкавшая к кухне, служила как склад специй, посуды и кухонных принадлежностей. Сто лет назад здесь стояли шкафы с фарфором Императорского завода, кастрюлями, сковородками невероятных размеров и форм и таинственными приспособлениями для приготовления каких-то позабытых блюд.
Из кухни и комнаты Кулагин сделал, как он это называл, "зимний жилой модуль". Здесь стояла большая русская печь, которая долго сохраняла тепло. Он заделал все щели и сделал двойной тамбур в остальные помещения. Печь служила ему только для протапливания, готовил себе он на электрической плите. Электричество в Покровке было почти единственным неисчезнувшим благом цивилизации.
За окном было все как вчера: солнце пыталось пробиться сквозь облака, грязь по уши. Единственным движущимся объектом, не считая ворон, был трясущийся с похмелья Михалыч, уже шакаливший по деревне.
Все это было бы отвратительно и депрессивно, если бы не спуск к пустынной ровной реке, не туманные леса на противоположном берегу, не храм на холме над рекой. Спуск к реке начинался прямо от дома. Сто лет назад река не была пустынной. По ней шли баржи и пассажирские пароходы. Кулагин помнил, что пассажирская пристань еще работала, когда он приезжал сюда с матерью. Теперь пристани не было - только песчаный пляж. Фарватеры затянуло илом, каналы пересохли и теперь были просто рвами, только развалины шлюзов напоминали о тех временах.