Ожесточение
Шрифт:
– А на том конце занято не будет?
– Там не бывает занято. Может быть, ответа придется подождать, но это значит, что нужный момент не наступил.
– У меня в Средней Азии один боец сварил траву в молоке и потом час разговаривал по выключенной рации, - сказал Евгений, - у него был шок, когда до него дошло. Ты бы его видел. Мы всей ротой уссывались.
Иногда совершенно неожиданно, обычно вот так, утром, наступал момент, самый трудный момент в его жизни, когда отец Федор смотрел на трубку и думал,
Когда это случилось первый раз, еще давно, в мягкой форме, он пытался преодолеть это дополнительной молитвой и постом. Но молитва в этом состоянии превращалась в набор слов, а пост в упражнение по очистке организма. Он доводил себя почти до нервного срыва в этой борьбе.
Потом он понял, что в этот момент единственный способ - просто встать и выйти. Чтобы знать по-настоящему, нужно быть свободным верить или не верить. Когда он прочитал Евангелие, он был свободным. Слово "вера" никогда не нравилось ему. Кто верит, тот не знает.
Итак, сегодня отец Федор стоял перед зеркалом и, глядя на очень благообразное бородатое лицо, думал, что делать дальше. В такие минуты он чувствовал желание немедленно побриться до чистоты, сесть на мотоцикл и уехать. Однажды в такую минуту он действительно сбрил бороду.
Аня, как обычно, проснулась с какими-то претензиями. Что-то уже было не так.
– Да пошла ты, - сказал он. Она знала, что лучше оскорбиться и уйти. Он был очень силен и мог зашибить ненароком. Потом она все равно отыграет через пару дней, когда у него пройдет дурь, и он станет виноватым и шелковым.
Он набрал Евгения.
– Ты мне нужен, - сказал отец Федор.
– Приезжай ко мне, - предложил Евгений.
– Нет, я желаю в ресторан. Встретимся в "Оставь жену дома".
Это был ресторан, где серьезный народ собирался для серьезного разгула. Евгений знал, что ничего нельзя поделать, когда его друг ломает прутья клетки. Нет такой силы, которая может его остановить.
Когда Евгений подъехал к деревянному стилизованному под старину зданию "Оставь жену дома", харлей отца Федора уже стоял там. Этот дивной красоты мотоцикл отец Федор купил как символ свободы. Как возможность. Ездил он на нем пару раз в год на фестивали байкеров, где колоритно смотрелся в специально пошитой для этого рясе с золотым крестом, в черных сапогах и черном шлеме.
– Что вам принести?
– спросила девушка.
Была вторая половина Великого Поста.
– Принеси, моя хорошая, мне чего-нибудь постненького, - попросил отец Федор, - рыбки заливной с хренчиком, котлетку по-киевски с картошечкой и хорошей водочки грамм двести. Евгений, ты водку будешь?
Девушка удивленно посмотрела на него. Отец Федор был известным в округе человеком.
– Я же за рулем, - сказал Евгений.
– Ты боишься,
– засмеялся отец Федор.
– Нет, я боюсь, что если в моем лесу начать выпивать, то причины остановиться не будет. Ладно, мне тоже грамм двести.
– Что случилось?
– спросил Евгений, когда девушка ушла. Хотя знал, что у друга приступ тяги на волю.
– Я слагаю сан и уезжаю. Мне жаль.
– И что будешь делать?
– Уеду в Испанию.
– Почему в Испанию?
– А почему не в Испанию? Я всегда мечтал об Испании. Сяду на мотоцикл и поеду. Я даже варианты маршрута разработал.
– Аня точно не потащится на мотоцикле в Испанию.
– И ну ее. Пусть делает что хочет.
Евгений знал, что пациенту нужно дать говорить.
– Ты нужен всем здесь. В том числе мне.
– Я себя и поддерживаю, что я как доктор, как психотерапевт, что я лечу души, что я нужен людям.
– Ты и правда нужен.
– Подумай, от чего я их лечу? От невежества, от ответственности? Ко мне недавно притащился один. Грешен, говорит. Я с ним беседу, наставление, он ушел окрыленный. Я еще подумал несерьезно, убил он, что ли, кого? Потом узнал, что и вправду убил. Лечу от угрызений совести? Учу, что Бог простит? Если веруешь, - это постоянный праздник. Если не веруешь, - это тяжелый бесконечный труд. Режим похуже, чем в армии. Представь все эти службы, всенощные, свадьбы-отпевания. Когда у тебя воскресенье - у меня рабочий день с рассвета до ночи.
– У меня тоже почти вся жизнь без выходных. Офицерское училище, потом армия. В выходные все равно в части. А сейчас я волонтер, так что выходные у меня только когда совсем плохо дела. Зато могу во вторник с утра сидеть бухать с местным батюшкой.
Примерно после того, как за кормой осталось грамм по четыреста, отец Федор сказал:
– Почему наша жизнь такая? Когда я был молод, я был уверен, что есть конкретные виновники. Что нас столкнули с пути. Коммунисты, безбожники, стяжатели и прочие злые люди. Теперь я стал думать: может что-то не так во всех нас. Ведь никто из нас не желает зла. Может, мы все виноваты, что так живем?
– Нет. Наливай, Федор! Я тоже много над этим думал. Это самое важное - решить, кто виноват. Тогда мы сможем победить зло, которого, ты сам сказал, никто не хочет. Иначе зло будет заводиться как будто само собой. Зло - это всегда акт. И кто-то имеет власть и возможность совершить конкретное действие. Брать на себя чужую вину - это быть рабом!
– Евгений, скажи, кто распял Христа? Иуда, синедрион, еврейский народ, Пилат?
– Иуду отбрасываем сразу, он просто ничтожество. Его распиарили. Еврейский народ таков, каковы все народы. Вчера с осанной, сегодня "распни его". Синедрион - тебе виднее. Я в церковных кругах не вращался.