Ожидание. Повести
Шрифт:
— Что стоишь? — гаркнул Демидов. — Бери!
— Проходите, — пригласил я, распахнув дверь, и по мокрым следам от его полуметровых ботинок побежал за ними.
Когда он опустил незнакомку на диван в коридоре, она задержала его каким-то намагниченным взглядом своих больших глаз. Она виновато улыбнулась и спросила:
— Вы кто?
— Демидов, — досадливо бросил он, словно огрызнулся.
— А я — Маша, — сказала она.
Он похрипел, прочищая свое басовитое горло, провел
— Ничего, не бойся.
— Подождите! — крикнул я ему так, будто мне самому была нужна помощь.
Два старичка, выглянувшие в коридор, помогли мне перенести Машу в палату. Пока она переодевалась в больничное, я отвернулся, потом быстро собрал ее вещи в узелок и вышел.
Демидов все еще стоял у дверей. Галстук его съехал набок.
— Тогда принесете, — сказал я, сунув ему узелок.
— Что это?
— Ее вещи.
— Зачем они мне?
Я глубоко вздохнул и ничего не ответил. Но тут же во мне заработал какой-то властный неожиданный автоматизм.
— Тусю пришлите из клуба сюда, — отрезал я распорядительским голосом, на который еще никогда в жизни не имел права. — Сейчас же!
— Я по улице шел, — заговорил Демидов вибрирующим басом, — вдруг мальчишка кричит: «Дяденька!» — «Чего тебе?» — «Где здесь больница?» — «Зачем тебе?» — «Мамке плохо». А она стонет под дождем, а потом просит: «Женщину какую-нибудь позовите». Кого позовешь, когда кругом дождь? Руку подал, говорю: «Держись!» А она еле стоит…
— Тусю, — повторил я. — Живо.
Он толкнул дверь ногой. Не успел я повернуться, как над головой снова забрякал колокольчик. Я порывисто и зло вертанул замок.
— А вот! — сказал Демидов и кивнул головой вбок. — С ними как?
На веранде жались друг к другу мальчик и девочка. Возле них стоял чемодан. Мальчик был на голову выше девочки, в куртке на затянутой молнии, с капюшоном, а девочка в длинной кофте с подвернутыми рукавами. Материнской.
— Где мама? — звонко и дерзко спросила девочка.
— Она сейчас придет! — сказал ей мальчик веско и сел на чемодан.
Девочка драчливо посмотрела на меня и села рядом с братом. Ноги ее едва доставали до пола.
— Вас Лиля ждет, — напомнил я Демидову, чтобы он скорее шел в клуб и прислал Тусю.
— Знакомые есть? — спросил Демидов детей.
— Дома есть, — сказал мальчик. — Ольга Петровна.
— А в Камушкине?
— В каком Камушкине?
— Вы куда ехали?
— Об этом нельзя спрашивать, — повелительно оборвала его девочка.
— Почему?
— Дяденька маму в автобусе спросил, а она сказала: «Не спрашивайте!»
— Ха! — только и вырвалось у Демидова. — История! Лильке теперь на глаза лучше не попадаться. — Он нелепо
— Лешка.
— А тебя?
— Алешка.
— Ха! — повторил он. — Алена, значит?
— Алешка.
— Лешка и Алешка? А ну!
Вероятно, своенравные дети подчиняются безоговорочно не словам, а жестам. Оба встали, а он снял с себя плащ, накрыл их с головами и взял чемодан.
— Ха!
Он не знал, какие слова им говорить.
Дверь приоткрыли старички: Маша звала к себе.
Родился мальчик. Маша лежала бледная. Лицо ее было белее наволочки. Часы в коридоре с колокольной гулкостью ударили два раза. Новый человек заплакал. Новый голос раздался в Камушкине.
— Видите, доктор, — прошептала Маша, кусая губы, — зря вы боялись. Я же не в первый раз…
Мои руки были в крови.
— Вы-то какой зеленый-презеленый, — сказала Маша и закрыла глаза, а на лице ее осталась усмешка.
Пульс ее падал.
— И вам укол сделать, что ли? — свирепо спросила меня Туся.
Наверно, и в первый раз у Маши не все было благополучно, но сейчас я думал, что это я виноват. Узенькое ее тело лежало под простынею без движения. Когда она вздыхала, я радовался, но вот уже какую минуту совсем ничего не было слышно, и губы ее, с синими надкусами, уже не розовели, а выцветали и сохли. Туся трясла меня:
— Позовите Ивана Анисимовича! Слышите?
Мы дали Маше все кровоостанавливающие, что у нас были.
— Нужен лед, — сказал я.
— Бегите! — кажется, кричала мне Туся.
В чем был, я кинулся на улицу. Дождь плотно стоял от неба до земли. Я бежал, как сквозь заросли, сам не зная куда. У клуба я остановился и увидел, как по темным окнам течет размытый свет фонаря, горящего через улицу, у столовой. Дом Ивана Анисимовича был направо.
Я вошел в комнату и ударился о духоту. Комната вся заросла цветами. Смешно. Тут на дворе зелень чуть ли не круглый год, зачем ее столько внутри? Она висела на стенах, стояла на полках и на полу. Как в оранжерее.
— Ноги вытирайте, — велел мне великий путешественник, вернувшись за тапочками куда-то в спальню: на мой стук он притопал к двери босой.
— Нужен лед! — крикнул я ему, не дожидаясь, пока он снова выйдет из спальни, потому что он медлил.
— Что случилось?
— Роженица, — начал я.
— Как фамилия? — спросил он, появляясь и прикрывая за собой дверь. Одной ногой он возил по полу: никак не мог попасть в тапочку.
— Не знаю.
— Откуда?
— Не знаю.
Перестав шаркать, он посмотрел на меня, как на преступника, на пьяного, на обманщика.