Ожидание
Шрифт:
Змей в Ялте вообще нету.
— А чего же там есть? — говорю я.
Мама тоже всё со мной на юг собирается. Говорит: «Вот тему закончу и поедем». Я знаю, конечно, что она никогда не закончит. Закончит и сразу другую начнёт. Но всё-таки…
— Ничего нет, — говорит Алёна.
Море — как лекарство: тёплое, мутное. Все в него сразу лезут и толкаются. Земляники вообще нет, никто её и не видел. А сливу в ларьках продают, кульками. Все едят один виноград. А чего в нём хорошего? Кожуру плюй, косточки плюй. Ещё хурма какая-то. Как помидор недозрелый,
Нет, Алёне в Ялте ничуть не понравилось. Она всё ждала, когда можно домой вернуться, на дачу.
— Как тут? — спрашивает Алёна. — Ужей много?
Она за ужей беспокоится. Всё-таки в этом году лето жаркое, хоть у нас север. Как ужи переносят? Как у них с терморегуляцией, вот что Алёну интересует. Надо проверить!
Прасковья Гавриловна хочет, чтобы Алёна сперва поиграла на пианино. А то как бы у Алёны пальцы совсем не отвыкли. Но её бабушка как раз к моей бабушке побежала. За дрожжами. В честь Алёниного приезда решила сделать пирог с черникой. Так что Алёна успела удрать. Но конечно, записку оставила, чтоб Прасковья Гавриловна знала правду. Такую записку: «Играть не хочу. Пошла в болото. Целую, Алёна».
По-моему, всё понятно. Алёна тоже считает.
Я велосипед у рябины поставила. Не упадёт! Моя бабушка всё равно от меня записки не ждёт. Она мне доверяет. Можно в болото идти. Арфу тоже возьмём. Вон она скачет, так уши и прыгают. Только у неё клещ вроде. Впился. Под глазом.
Ага, клещ. Уже напился. Красный!
Алёна ухватила ногтями. Как дёрнет! Сразу клеща вырвала. Бесстрашная всё-таки.
Тут Никита навстречу идёт. Хлеб у него под мышкой. Из магазина, наверное. Увидел Алёну и улыбается.
— Нечаев! — кричит Алёна. — Сейчас клеща на тебя пущу!
И к Никите бежит. Никита от неё уворачивается. Даже хлеб потерял со страху. А Алёна смеётся.
— Я пошутила, — говорит.
И клеща в траву кинула. Подальше.
Никита теперь за своим хлебом бежит. Хочет его схватить. А хлеб никак не даётся. Круглый! Боком прыгает по дороге.
— От Нечаева хлеб удрал! — хохочет Алёна.
Тоже за этим хлебом бежит.
Никита уже злится. Как кинется к своему хлебу и животом на него упал. Сразу поймал! Теперь хлебу не вывернуться. Никита сунул его под мышку и пошёл дальше. На меня даже не посмотрел. И не надо! Моя ближайшая подруга вернулась, что мне этот Никита.
Мы мимо Марины с Лариской идём.
— У меня как будто сын уже вырос, — говорит Лариска.
— И у меня дочка выросла! — кричит Марина. — Она как будто ногти краской накрасила и в носу ковыряет. А эта краска лезет. У моей дочки весь нос уже красный…
Всё играют.
Перестали почему-то играть и за нами теперь идут. Шепчутся. Потом Лариска говорит:
— Девочки, вы куда?
— Мы с вами, — говорит Марина.
— Ничего вы не с нами! — говорит Алёна. — Мы в болото идём. А вы ещё маленькие в болоте ходить. Ещё провалитесь!
— Сашка, что ли, не маленькая? —
— Сашка все растения знает, — говорит Алёна. — А ты чего знаешь? Тебе вообще шесть лет!
Сразу от нас отстали.
В болоте росянка растёт. Она трава, а мух может есть. Такая живоедящая, мне мама показывала. Я только забыла, как она выглядит. Если вспомню, Алёне обязательно покажу. Ещё в болоте осока. Она шершавая, режется. Я все растения знаю.
Конечно, Алёна большая. Она бы могла себе подругу выбрать по своему возрасту. Ведь Алёна в шесть лет уже в школу пошла, и теперь она в третьем классе. Но она меня выбрала.
Уже болото.
Мы по кочкам идём, а между кочками — вода. Такая ржавая! И мох ржавый, мягкий. Как на него наступишь, сразу провалишься по колено. Арфа прямо по воде идёт, раздвигает воду палевой грудью. И язык высунула. Довольна! Кочки редко стоят: с одной до другой не допрыгнуть. Но Алёна скачет. И я скачу. Стараюсь, чтобы в Алёнин след.
И не страшно. Подумаешь! Алёна же не боится. Она меня вытащит, если провалюсь. Уж Алёна меня в болоте не бросит.
— Ничего болотце! — хохочет Алёна.
Она думала, как бы это болото не пересохло. А тут хорошо. Лягушки из-под ног скачут. Алёна их в подол собирает — больше некуда. Прасковья Гавриловна её упросила платье надеть. По случаю приезда. Это платье белое, с кружевами. Надо же Алёне его обновить! А то платье целое лето зря лежит. Прасковья Гавриловна его без примерки купила, когда Алёна была на юге. Но платье как раз впору.
Алёна рада, что она согласилась это платье надеть. У него — подол. Лягушкам в подоле удобно. В шорты они бы не поместились, хоть там и четыре кармана. Подол больше.
Кочек уже нет. Ровное болото пошло, с яркой травой. Но оно почему-то под нами гнётся. Как-то дрожит. Арфа остановилась и лает. Не хочет дальше идти. Алёна её зовёт, но Арфа хвостом виляет, скулит, топчется на месте. Не желает дальше — и всё…
Вдруг кто-то кричит:
— Стой! Стой!
Вроде голос знакомый. Может, это нам? Мы обернулись с Алёной. А там, вдалеке, где ещё начало болота и кусты растут, наши бабушки скачут. Как они нас нашли? И моя, и Прасковья Гавриловна. Руками машут, кричат. Что-то у них случилось.
Арфа сразу назад побежала. Остановилась. Скулит. И опять к нам бежит. Болото под ней трясётся. Арфа подбежала к Алёне, взвизгнула и тянет Алёну за платье. Алёна сердится:
— Тише! Лягушек рассыплешь!
Арфа всё равно тянет.
Наши бабушки скачут по кочкам. Так кричат дружно:
— Стой! Назад!
Не поймёшь даже — стоять или к ним навстречу идти.
Но Алёна уже обратно идёт. Арфу отпихивает и свой подол держит. Боится рассыпать лягушек. А они трепыхаются. Видят, что самое время вырваться. Алёна быстрее идёт. И вокруг неё круги расползаются по траве, будто это вода.