Оживление
Шрифт:
– А если я наследник?
– Чего ты хочешь, зачем тебе револьвер?
– Вот бабушка тоже так говорит, и с дуру утопила такую реликвию револьвер Фрунзе! Раз уж я тут отдуваюсь за всех буржуинов, должен же я хоть револьвер-то иметь!
Я даже приподнялся от волнения на постели.
– Я вижу, мой милый, что у тебя опять начинается какой-то бред. Вчера ты вдруг вскочил на стол посреди зала и принялся петь "Боже, царя храни!". Дедушка с трудом смог стащить тебя вниз, вы принялись толкаться, а потом и пальба началась. Давай-ка лучше покатаемся с тобой на свежем
Я сел в постели, пытаясь прийти в себя. Голова действительно была как чужая, и ухо болело, будто его сначала оторвали, а потом приклеили на старое место. Правда, домой возвращаться не хотелось. Во-первых, наверняка у них здесь еще осталось после вчерашнего всякие салатики и мясо, которое мне очень понравилось, во-вторых, денег я не достал ни копейки, а в-третьих, дедушка. Надо все-таки попытаться привыкнуть к этому подземному положению, удрать наверх всегда можно, а здесь мне пока нравится, да еще такая новая подруга!
Я обнял ее и погладил по крепкой попе. Она оттолкнула меня и улыбнулась.
– Идешь ты или нет?
На этот раз дорога по лабиринту показалась мне короче. Отворилась последняя дверь и мы вдруг вышли на улицу из какого-то подъезда.
Опять была ночь, сияли звезды, прохожих совсем не было, и редкие машины шуршали где-то за домами. Пройдя через несколько переулков, мы очутились у здания ипподрома на Беговой. Казалось, внутри него все было темно и тихо, но иногда к окнам подходили какие-то люди со свечками, выглядывали наружу сквозь тусклые стекла и отступали назад, растворяясь во мраке. Так всегда кажется, когда идешь ночью мимо дома с потушенными окнами, что сейчас кто-нибудь выглянет из окна с того света. Наверное, они ходят туда развлечься. Скучно все-таки лежать все время на одном месте, нужно какое-то разнообразие.
Мы не стали заходить внутрь дворца, а пошли сразу к конюшням. По полю стлался низкий холодный туман, доставая примерно до пояса. На середине арены было совсем светло от неба и далеких прожекторов. Из конюшни послышалось ржание. Лошади забеспокоились, как и положено в присутствии нечистой силы.
– Никак не могу приручить их к себе, каждый раз они становятся просто бешеными. Недавно каталась в ночь перед скачками, так лошадь потом взяла все призы и к вечеру сдохла. Надо было сказать Герцогу, чтобы ставил на моих лошадей, да он сам катался на Лучистой, думал, она победит, но ошибся.
– А я думал, тут уже давно все куплено.
– Конечно куплено, только нашими. Они и берут все деньги, оставляя этим козлам только всякую мелочь.
– А вам-то на что эти деньги?
– Как на что! Ты думаешь, на этом свете все кончается и человеку ничего больше не нужно? Вот глупости, придуманные известно кем. Я, например, страшно люблю ходить на всякие показы мод и покупаю себе всегда самые дорогие платья. Сразу чувствуется, когда видишь действительно ценную вещь. Она всегда зашкаливает. Не могу тебе объяснить, чем они так отличаются, но я-то в этом разбираюсь!
Ну прямо как моя жена...Сторож в буденовке и с винтовкой отдал честь моей королеве, подозрительно взглянул на меня и открыл ворота.
– Ну как там мой Буцефал?
–
– Ждет, ваше сиятельство, совсем измучился тут на привязи, уж больно горячий.
– И моему другу найди какую-нибудь девочку по-спокойнее.
– Как изволите, как изволите, ваше высокоблагородие, есть тут у меня на примете одна дамочка в белых яблоках.
Сторож ушел, и вернулся через несколько минут, ведя под узцы черного блестящего Буцефала и серую Француженку. Я, естественно, никогда в жизни не сидел в седле.
– Ничего, это особые лошади, не бойся.
Сторож помог вначале герцогине, потом подсадил и меня. Француженка, приняв груз, сразу понеслась вперед через поле к воротам. Буцефал не отставал.
– Куда поедем?
– спросил я, охваченный восторгом движения и готовясь, наконец, свернуть себе шею.
– Куда глаза глядят!
– весело прокричала она и вырвалась вперед. Мы выскочили на проезжую часть. Машин уже совсем не было видно. Вскоре мы повернули направо, к Белорусскому вокзалу. Вокруг Горького, вспоминая, наверное, пьесу "На дне", спали бомжи, редкие пассажиры разглядывали расписание. Было около трех часов ночи.
Следующим был Маяковский, он опустил руку, сел на постамент и что-то читал, болтая ногами. Во рту дымилась папироса. Рядом с ним сидела какая-то девушка в желтом платье. Я бросил в Маяковского огрызок яблока, но он ловко увернулся и швырнул в меня какой-то кирпич, или свою книжку. Я пригнулся, послышался звон разбитого стекла в ресторане напротив, кажется, в "Софии". Маяковский погрозил мне вслед чугунным кулаком.
Зато в Английском клубе - Музее Революции - окна горели вовсю. Наверное, там сейчас веселились всякие исторические деятели. Играла музыка, стреляли пушки, во дворе вокруг костров сидели революционные матросы, а на втором этаже кипел бал. Но мне туда зайти не захотелось, вдруг там сейчас мой дедушка, начнет опять палить в меня, а я пока оружием не обзавелся.
Площадь впереди нас переходил Пушкин, спотыкающийся на каждом шагу о свой плащ. Он спешил на бал и грыз по дороге яблоко.
– Хотите антоновку?
– предложил ему я.
– Нет, у меня симеринка!
– и он швырнул огрызок в какую-то форточку. Герцогиня подала Пушкину желтый конверт.
– Дельвиг просил передать, что сегодня не придет, у него насморк.
– Такой могучий организм!
Мы поскакали дальше. Медный князь Долгорукий упражнялся в рубке деревьев. Его меч сверкал направо и налево, круша ветки деревьев, фонари и троллейбусные остановки, попадающиеся под руку.
– Вот это мужчина!
– восхищенно воскликнула моя королева.
– Не заглядывайся на посторонних!
– прикрикнул я на нее.
– Сам ты посторонний, он меня уже два раза спасал от монголо-татарского ига, когда меня хотели забрать в гарем.
– Я уже боюсь и подумать, сколько времени ты здесь катаешься.
– Вот и не думай, думай лучше о том, что будешь сейчас играть.
– Опять играть, где, как? Мне уже как-то боязно, надеюсь, не в военно-революционном клубе имени матроса Железняка?