Ожившая сказка
Шрифт:
Я побежал к телефону, упав пару раз по дороге. Когда мне наконец удалось взять его в руки, мыльная пена висела на мне с головы до пят, а мокрая рука постоянно соскальзывала с трубки. Наверное, я стану первым человеком, утонувшим в мыле.
Делайла взяла трубку на втором гудке.
— Слава Богу! — сказал я. — Случилась катастрофа.
— Что такое? — ответила она.
— Стиральная машина взорвалась.
— Постой, что?
— Я пытаюсь поставить стирку, а тут…
— Сейчас приду, — перебила она и отключилась.
Я вернулся к прачечной. Мыльная река текла
В таком положении меня и обнаружила Делайла.
— Какого…
Не закончив фразу, она поскользнулась и растянулась внизу.
— Оливер, — спросила Делайла, смеясь, с мыльными усами и бородой. — Сколько порошка ты налил?
— Написано было про мерный стакан.
— Стакан? Да тут целый кубок Стэнли!
— Не знаю я никакого Стэнли и что у него за кубок. Обычный мерный стакан из кухни.
Она хлопнула себя по лбу, потом потянулась за средством, едва различимым за мыльным покрывалом, отвинтила его маленькую крышку и показала её мне.
— Вот это называется мерный КОЛПАЧОК, Оливер.
В посудине помещалась восьмая часть того, что налил я.
Делайла нырнула вперёд, разгребая пузырьки, и нажала кнопку на светящейся панели. Машина вздрогнула и затихла. Я облегчённо выдохнул.
Делайла одарила меня рассерженным взглядом:
— Поверить не могу: как можно было до этого додуматься?
Я усмехнулся, зачерпнул пригоршню пузырей на палец и нацепил их на нос Делайлы.
Она смахнула их, сделав вид, что злится, и вдруг запустила мне в лицо целую стайку пузырьков. Смеясь, мы затеяли битву на мыльном поле боя, скользкие руки никак не давали нам обняться, и мы повалились на пол. Потом я поцеловал её, или она меня, и от мыла на нас не осталось живого места; пару мгновений мы перестали обращать внимание на бардак, который устроили.
В конце концов, правда, нас вернули в реальность, когда вкус губ Делайлы стал горчить и отдавать мыльным средством. Я поднялся, не выпуская её из объятий.
— Ну и как нам избавиться от всего… вот этого? — поинтересовался я, обведя рукой окружавшее нас пенное болото.
Делайла покопалась в шкафчике и извлекла оттуда синее ведро. Зачерпнув им добрую часть пузырей, она отдала его мне, поручив слить их наверху в ванной, сама же взяла для этого дела кастрюлю Джессамин. Чередуясь, мы уничтожили следы происшествия, смыв их холодной водой.
Наконец мы вытерли полы и стены полотенцем; забавно: дом стал даже чище, чем был до происшествия. Сильно уставшие, мы расположились прямо на полу.
— Думаю, нам нужно радоваться, что начало твоей независимой жизни не ознаменовалось поджогом собственного дома, — заметила Делайла.
Её волосы выбились из хвостика, а рубашка никак не высыхала. Но, несмотря на несколько неряшливый вид, она оставалась для меня самой красивой девушкой.
Я обнял Делайлу за шею, притягивая к себе.
— Знаешь, чем ближе ты ко мне, тем больше становятся твои зрачки. Значит, ты любишь
— Нет, ты просто загораживаешь мне свет.
Я рассмеялся.
— Какая же ты романтичная.
Наклонившись, я вновь принялся целовать её, когда внезапно щёлкнул замок в прихожей, и в дом вошла Джессамин, нагруженная двумя огромными пакетами.
Мы отпрянули друг от друга, отодвинувшись подальше. Джессамин нахмурилась, увидев нас, измотанных и мокрых.
— Что здесь происходит?
Я улыбнулся своей самой чарующей улыбкой:
— Мы просто прибирались!
???
Проучившись неделю в школе, я усвоил следующее:
1. Лучше носить еду и не есть то странное месиво, которое подают в столовой.
2. В школьном читальном зале не только читают.
3. Одни и те же шесть парней ежедневно играют в спортивном зале так, как будто бы от результата зависит их жизнь, неважно, что это: вышибалы или бадминтон.
4. У каждого школьника есть телефон, но с него редко кто звонит.
5. Существует какая-то непонятная социальная сеть Фейсбук, но что за несчастное общество она ловит в свои сети — непонятно.
Ещё я заметил, что школа разделяется на классы не по учебному принципу, а социальному.
Некоторые мальчишки повсюду таскали с собой клюшки для лякросса, будто бы это был штандарт с фамильным гербом. Одни ученики писали так много на уроках, что получилось бы многотомное произведение, тогда как у других ручка сиротливо лежала на столе, пока их обладатели красили ногти или смотрелись в крошечное зеркало во время объяснения материала. Бродячая группа менестрелей использовала школу как площадку для своих выступлений, катаясь по лестницам на досках с колёсами и перепрыгивая через бетонные скамейки у главного входа. Ещё в школе обитали некие тёмные сущности, бледные, как смерть, обвешанные черепами, с чёрными волосами и накрашенными глазами. Также в школе учились девочки, на которых я не мог смотреть, не краснея при этом. На них было так мало одежды, что однажды я даже поинтересовался у Делайлы: они, случайно, не работают в местном борделе?
В отличие от книжных персонажей, все эти люди никогда не смешивались между собой. Это как заправка к салату, которую Джессамин готовит: она берёт немного оливкового масла, немного лимонного сока, немного уксуса. Если все ингредиенты взбить, то они смешаются. Сами они этого не сделают.
Не понимаю: раз вокруг так много разных прекрасных людей, то зачем же ограничивать общение с себе подобными? Такими темпами я бы никогда не познакомился с Чарли и не попал бы в кружок фехтования, не подружился бы с Даррелом, который делает кукол и вырученные за них средства посылает детям Уганды, или с Тиной, у которой должен был родиться ребёнок этой зимой. Я бы не пошёл в драмкружок и не стал бы частью команды по фризби, а ещё не вступил бы в общество Подземелья и драконов (хотя, по правде сказать, я был рождён для этого). Мне неважно, о чём говорит человек: о комиксах, или о классной помаде, которую можно купить по скидке, или о том, сколько у него было тачдаунов в домашней игре. Просто мне нравилось слушать.