Ожог
Шрифт:
Значит, мне все приглючилось. Не знаю уж, может быть, на почве недавнего запоя.
Мораль такова: надо что-то с этим делать, бросать, завязывать к чертовой матери.
Или к психиатру сходить!
22 августа. Максим проглядел следующий листок.
Короче, все повторилось, как в прошлую ночь. То же самое, один в один.
Надо, видимо, забаррикадировать дверь изнутри, посмотреть, может, чего изменится. Устал, не выспался, глаза слипаются… Кто-то бродит у меня по квартире…
Следующий отрывок, вероятно, был написан вечером.
Директор как с цепи сорвался —
Будто, кроме меня никто в театре не бухает, включая него самого, да у него на физии все написано крупными буквами. Совсем оборзел, мужик. Так и хотелось морду ему расквасить — и с удовольствием бы так и сделал… Чуть он мне в лицо не плюнул. Народ был рядом, значит, он просто постеснялся. Все стояли и смотрели молча. Пинайте Кочнева! Что еще делать? Кого-то же надо, правильно? Всю жизнь я козел отпущения!..
Тетрадь сегодня читал. Странное впечатление. Писал человек своей рукой, а теперь его нету. Но не в этом дело даже. Кажется, страницы живут, пульсируют… И чувство, будто чужое письмо читаешь. Так нельзя делать!
Чувство — ну, неловкость прежде всего испытываешь, а потом стыд вперемешку с каким-то страхом. Вот заглянул, например, случайно в ванную, где женщина моется. Ну, примерно то же самое. Как прикажете реагировать на сентенции по поводу болезненных месячных? А ведь когда девчонка это писала, она не думала, что какой-нибудь обормот вроде меня сунет нос в ее личную жизнь…
Представляю, какую истерику она бы закатила…
Максим оторвал взгляд от строчек и посмотрел на задернутые шторы.
Последняя фраза подбросила ему интересную идею.
Дневник попал к чужим людям. Этого бы никогда не случилось, останься хозяйка тетради в живых. Логично? Более чем. Может статься, что именно это обстоятельство вызвало призрак к жизни и толкнуло его на путь мщения.
Привидение хочет, чтобы эти записи исчезли раз и навсегда. Чем не версия?
Максим устроился поудобней, чтобы читать дальше. Что-то больно просто, однако над этим стоит подумать.
Дальше запись 24 августа. Снегов читал только выборочные отрывки, которые казались ему наиболее значимыми в свете сегодняшней ситуации.
Да, похоже, все ополчились против меня. Чую, пахнет бурей. Ничего не могу понять. Может, сглазили?
Порывался позвонить Алле. Передумал. Не могу — стыдно. Ходил к знакомым занимать деньги, ни черта нет, сижу на мели. У Валерии уже просить не в состоянии, не помню, сколько я ей вообще должен… Грузчиком пойти, что ли?..
Максим прочел эти строчки еще раз. Что же этот сукин сын не пришел к нему раньше? Дотянул до последнего, когда уже выглядел так, что краше в гроб кладут.
Если бы хоть тремя днями раньше явился, они бы, глядишь, придумали способ разгрести эту кучу дерьма.
Неужели Кочнев думал, что Снегов последний, к кому стоит обращаться за помощью? Хорошенькое дельце. Или это от того, что Дмитрий не хотел его беспокоить, то ли, что разуверился в их отношениях. Видимо, Педагогический порядком позабылся.
Время идет, вот что. В этом вся проблема, подумал Максим, ощущая на своих плечах ни с чем не сравнимое давление. Его нельзя
Болит голова, в глазах резь какая-то. Похоже на мигрень. Перед глазами прыгают цветные пятна. Головокружение еще привязалось. Думал, что в трамвае грохнусь в проходе. Кошмар!.. Что со мной?
Пьесу сегодня писал. Трудно идет, не могу придумать стержневую тему, то, на чем все держится. А значит, конфликта нет. А какая пьеса без конфликта?
Оказывается, дневник не такая плохая идея. Как с психологом говоришь
(или психиатром). Надо было раньше начать. Сейчас бы мои мемуары были бы не тоньше, чем у той красотки, что удавилась…
Так, что у нас было ночью, надо вспомнить.
Я лег, какое-то время не мог уснуть, было дико жарко, я вспотел как свинья. В какой-то момент провалился в сон, а потом… Приснились пальцы, длинные такие, а подушечки на них были черно-синие. Измазанные как будто пастой из шариковой ручки. Понятия не имею, что это может значить. Скорее всего просто негатив, накопившийся в подсознании. Видимо, это я сильно устал за последнее время.
Максим потер усталые глаза, в голове появилась тяжесть. Напряженный был день, усталость сказывалась на его восприятии, и из-за этого путались мысли.
Снегов заставил себя сосредоточиться, хотя это и было не менее трудно, чем оторвать от пола за один раз сто двадцать килограмм.
Получается, что кошмары появились у Кочнева сразу и моментально сказались на его физическом состоянии. Ситуацию усугубил недавний запой, с последствиями которого организм еще не справился. Отсюда неадекватное поведение, замеченное в театре. Кочнев не мог посмотреть на себя со стороны и сделать выводы, зато пишет о последствиях. На него кричит директор театра, он же, насколько Максиму известно, главреж и худрук. У них с Кочневым было не очень теплые отношения с самого начала, но в этот раз, похоже, начальственное терпение иссякло.
Дмитрий не признает своей вины. Трудно сказать, в чем она заключается.
В принципе, это не столь и важно. Имеет значения лишь метаморфоза.
Что же видели коллеги-актеры в лице Кочнева? Судя по его рассказу, никто не вступился за него во время конфликта.
Максим взял это обстоятельство на заметку и пошел дальше.
26 августа. Ровный почерк начал искривляться.
Сегодня ночью я вскочил, понимая, что ору во всю глотку… Я видел!
Опять видел эти чертовы сине-черные пальцы! Сначала они, а потом и фигуру неподалеку от моей кровати. Не знаю! Я не знаю, что это! Кто ко мне ходит?
Я подпер дверь стулом изнутри, а оно стояло все равно рядом со мной!..
Я лежал минут сорок, я дрожал, мне было холодно. Боль от сердца поднялась к голове. Я стал кататься и выть.
Я так больше не могу!
Максим дернулся и поглядел на дверь. Краем глаза он заметил неясную тень. Тело на миг сковало холодом.
— Это невозможно, — зашептал Снегов. — Оно здесь, что ли?
Почти так же было днем, когда Максим был близок к истерике. Он гнал от себя очевидную мысль: призрак мог обосноваться в его квартире с того момента, как тетрадь пересекла порог.