Озомена
Шрифт:
– А ну отдай! – кричу я и пытаюсь догнать его. Ифеаний быстро подбегает к своей бабушке и присаживается рядом с ней на лавочку. Я запыхалась от бега, стою возле них и сама не понимаю, зачем мне эта коробка с неизвестным содержимым. Просто меня бесит сам Ифеаний – он вечно у всех все отнимает, а мы все тут должны заткнуться и терпеть его свинство.
Я здороваюсь с хозяйкой, но она даже не смотрит на меня, кричит что-то через весь двор своей невестке Омаличе, которую она терпеть не может, потому что та умеет делать деньги из воздуха, но не способна родить ребеночка Чаксу, единственному сыну хозяйки. Прямо на моих глазах внаглую Ифеаний открывает коробку, и чего там только нет! Ломоть хлеба с маслом, банка шоколадного
Я всем сердцем хочу заполучить эту коробку.
Ифеаний берет сочное манго и надкусывает его, оставляя на нем следы свои грязных кривых зубов, покрытых белым налетом. Я морщусь от отвращения. И тут хозяйка поворачивается ко мне и спрашивает:
– Где мои деньги, Трежа? – В голосе ее звучит тихая угроза, которая не сулит ничего хорошего.
– Хозяюшка…
– Ну? Опять будешь рассказывать небылицы?
– Пожалуйста, прошу вас. В эту пятницу, нет, в следующую пятницу вернется тетушка и расплатится с вами.
– То эта пятница, то не эта. – Хозяйка отхаркивается и сплевывает на землю. Встрепенувшись, Капитан слизывает мокроту с земли. – А почему бы вам не переехать к тетушке? Ведь она родня тебе. Поезжайте к ней, я сдам комнату другим и не стану тратить на вас свое время без толку. Ты девочка крепкая, устроишься где-нибудь прислугой.
Я стою, уставившись в землю, и наблюдаю, как стайка муравьев заползает в трещину асфальта.
Я знаю, что хозяйка ни за что не выгонит нас. Она получит свои деньги, и кроме этого, ей интересна молва, что ходит о нашей семье. Ведь мы с мамой – родственники «того самого человека». По вечерам народ заходит в хозяйкину пивнушку, и она рассказывает им всякие небылицы. Все пьют пиво, едят и сплетничают о нас. Поэтому вечерами я предпочитаю сидеть дома. Однажды я вышла во двор, чтобы выбросить мусор, а когда шла обратно, все мужчины из пивнушки глазели на меня и переговаривались. А один спросил хозяйку, мол, почему она не торгует таким хорошим товаром? И указал на мою грудь. С тех пор я ложусь спать, оставив мусор внутри дома, и до самого утра возле наших дверей шуршат крысы.
Ифеаний жрет мое манго, он даже умудрился разгрызть косточку. В уголках его рта собрались сок и слюна.
А я возьми и скажи, что у него зубы как мотыга.
Хозяйка разглядывает содержимое коробки.
– Надо же, денег нет, говоришь, а ухажеры твоей мамочки такое ей приносят. Или это твои ухажеры? – Она окидывает меня взглядом, словно прицениваясь. – Ладно, иди. Считай, что коробка с едой теперь моя, как компенсация за долги. Времени тебе даю до понедельника, поняла? Иначе придется вам спать на автобусной остановке. И даже не спорь.
Когда хозяйка злится и хочет показать серьезность своих намерений, то переходит на игбо.
Ифеаний уже добела обсосал косточку манго. Облизав пальцы, он берет следующий плод и прокусывает оранжевую корочку до самой красновато-зеленой мякоти. Такой хруст стоит, словно он жрет грудинку. Сок стекает до самых его локтей. Хозяйка вытирает ему лицо и снова заправляет тряпку за пояс халата. Ифеаний мой ровесник, его мама, хозяйкина дочь, умерла, и старуха носится с ним как курица с яйцом.
Зной обостряет чувство голода. Наша речушка здорово обмелела, да у меня и сил нет идти до нее. Богачи, что живут вдоль больших трасс, бурят для себя скважины, и некоторые устанавливают за заборами колонки, чтобы люди победнее не мотались на реку. Но я боюсь туда идти. Уж лучше б дождь пошел – тогда я бы поставила ведро под крышей.
У меня не хватает смелости, чтобы отправиться на Эке Ока и купить что-то из еды. А вдруг я снова натолкнусь там на духа? Мне страшно увидеть его тонкое лицо – тонкое и плоское, как на детском рисунке. Как я вообще могла принять его за человека? Ведь каждый знает, что на
Я ложусь, чтобы немного поспать. Днем я замачиваю муку из гарри и бужу маму, ну сколько можно спать. Она съедает всего три ложки каши и снова засыпает, а я доедаю остатки. Муки осталось на дне мешка вперемешку с песком, и когда я жую, он хрустит у меня на зубах. Я так вспотела от жары, что все платье мокрое. Каменный пол дарит прохладу, но занавески плотно не закрываются: я отодвигаюсь в сторону, чтобы солнце не попадало на меня, и снова засыпаю.
Сны мне снятся такие яркие, хотя я понимаю, что сплю. Мне снится отец, будто он ждет меня возле ворот нашего старого дома. На нем рубашка с короткими рукавами и черные брюки со стрелочками, которые хрустят, если провести по ним пальцем. У меня красивый папа, на шее у него золотая цепь, что сверкает как киликили [40] . Я бегу к нему, и он подхватывает меня на руки и крутит, как маленькую. Когда папа опускает меня на землю, у меня аж щеки болят, так сильно я улыбаюсь. В глазах моих пляшет солнце, а от кружения кожа еще ощущает дуновение ветерка. Я крепко беру папу за левую руку, чувствуя прохладу его обручального кольца. Я даже помню его на вкус, потому что маленькой его всегда облизывала. Вкус обручального кольца – он соленый, металлический.
40
Киликили – звездочка, звездочки.
– Что-то ты припозднилась, – говорит папа, но вовсе не сердито. – Пойдем скорей, а то еда остынет.
Еда? Странно. В предыдущих снах мы просто сидели и разговаривали, никакой еды не было. При упоминании еды у меня аж слюнки текут. Папа смеется и поторапливает меня, чтобы мы поскорей зашли в дом.
Стол накрыт как положено по воскресеньям. Мама вытащила вазу фирмы Pyrex и уложила в нее фрукты и овощи. Я вижу распаренный белый рис в плошках, кроваво-красную кашу и куриные ножки. Все так заставлено едой, что не особо помахаешь ложкой.
– Это индейка, – говорит отец. – На Рождество мы всегда едим индейку, не забыла?
Я вроде молчу, но понимаю: точно, это не куриные ножки, а индейка. Горловина платья жесткая и натирает шею. Это такое розовое платье из шифона с серебристыми штучками, которые называются пайетками. Нижняя юбка из плотной сетчатой ткани, чтобы фалды платья красиво ниспадали от линии пояса, прямо как у королевы. И еще на мне белые гольфы с бантиками на боках, а в серединки бантиков вшиты перламутровые пуговички. Я начинаю кружиться, и мои белые туфли с пряжками весело скрипят, и папа хлопает в ладоши.
– Ах ты, моя маленькая Сакхара, – говорит он. – Моя прекрасная девочка.
Я сейчас похожа на Анну из фильма «Принц и я». Мы с папой вместе смотрели его, когда я была маленькая. Это мое любимое кино. Там у всех такие красивые платья, и они в них кружатся, кружатся…
– Нгва, садись уже, – говорит папа. Он начинает раскладывает еду по тарелкам. – Кушай, пока все горячее. – Он кладет мне на белую тарелку рис, два больших куска индейки, кашу, а потом тянется к огромному салатнику. Определенно, это рождественский салат. С зеленым и репчатым луком, помидорами, кукурузой, огурцами, с сардинами и печеными бобами. С сервировочной тарелки я беру пару ложек жареных бананов, а потом говорю: