P.S. I Hate You
Шрифт:
Мои мысли тогда были совсем не об этом.
У меня не было времени на любезности, разговоры ни о чем и уж тем более на то, чтобы запомнить имя какой-то девушки, которую я, как предполагалось, видел в первый и в последний раз в жизни.
Она отключает «аварийку», а я достаю из кармана свой телефон и вывожу на экран фотографию ее страховочной карточки.
«Марица Клейборн».
– Так куда мы едем? – спрашивает она, кладя свой телефон в подстаканник. С зеркала заднего вида свисает освежитель воздуха в виде пальмочки, и салон
– В Южный Централ, – отвечаю я сухо и невыразительно.
Сначала она молчит, тишина стоит почти осязаемая. Все местные знают, что без необходимости в Южный Централ лучше не соваться. Это не самое безопасное место, но в это время дня с ней вряд ли там что-то случится, если она просто приедет туда, а потом уедет.
– На следующем светофоре направо, – говорю я.
Поездка будет долгой, час или даже больше, в зависимости от пробок, поэтому я закрываю глаза и прислоняюсь головой к прохладному стеклу дверцы. По счастью, я провел в армии всю свою взрослую жизнь, и это научило меня засыпать где угодно и когда угодно, и комфорт меня при этом заботит менее всего.
– Спасибо, – роняет она, и ее голос нарушает тишину, которой я только-только начал наслаждаться, – за утренние чаевые. Это было очень щедро с вашей стороны. У меня не всегда бывает шанс поблагодарить людей за такие поступки.
Я не открываю глаз, только коротко бормочу:
– Угу.
– Можно спросить… почему? – Машина резко тормозит. Лос-анджелесские пробки.
Я открываю глаза, чтобы убедиться, что нам не грозит превратиться в отбивные.
– Почему что?
– Почему вы оставили мне чаевые в сто долларов за двадцатидолларовый заказ? – уточняет она.
Пожав плечами, я сажусь прямо, смиряясь с тем, что она, вероятно, из тех людей, которые предпочитают болтать всю дорогу. Некоторые люди просто не выносят молчания – как будто не знают, что с ним делать.
– А какая разница? – спрашиваю я.
Марица поворачивается ко мне, ее темные глаза обрамлены еще более темными ресницами.
– Ну, просто сначала вы были так грубы со мной. Я на самом деле ожидала, что вы вообще откажете в чаевых. Так что когда вы сделали совсем противоположное… это застало меня врасплох.
– Не знаю. В знак уважения за нарушение правил.
– Не то чтобы у меня был выбор. – Она нажимает педаль газа, и машина медленно движется вперед. – Вы практически потребовали, чтобы я принесла вам второй блинчик.
– На следующем светофоре налево, – говорю я ей, меняя тему.
– Чтоб вы знали – я сделала это только потому, что вы были так адски настойчивы. И еще – вы военный. У меня слабость к военным.
Люди всегда имеют самые лучшие намерения, когда прославляют тебя за службу в армии – просто говорят «спасибо» за это, предлагают тебе что-то бесплатно или со скидкой, – но я не святой и не заслуживаю особой благодарности.
Я просто делаю то, что должен делать.
И никаких похвал за это
Я проверяю, который час. Ехать осталось еще минут сорок.
Сорок долгих минут.
– Так вы все еще в армии? – спрашивает она. – Я имею в виду – на действительной службе?
– Угу. На следующей неделе снова отправляюсь в Афганистан.
– Вам когда-нибудь было страшно? Ну, ехать туда? – спрашивает она. Ее вопрос кажется мне слишком личным, чтобы задавать его совершенно незнакомому человеку, но деваться мне все равно некуда, так что…
– Если отправка в зону боевых действий тебя пугает, значит, ты выбрал не ту работу, – говорю я с тяжелым вздохом. Не знаю уж, какого черта эта девушка ведет себя так, словно мы с ней лучшие друзья – и это после того, как она врезалась в мой «Порше».
– Как вам это удается? – вопрошает она, бросив на меня короткий взгляд. – Как вам удается не думать об этом?
Должен признать, что в первый раз я слегка нервничал, не зная, чего ожидать, но человек привыкает ко всему, особенно когда у него нет другого выбора.
– Ты блокируешь ту часть сознания, которая заставляет тебя чувствовать то, чего ты чувствовать не хочешь, – объясняю я, ерзая на сиденье.
– А-а, – произносит она, крепче сжимая руль. – Вы один из этих.
– Один из кого?
– Ну, из этих мачо-супермачо, – отвечает она, запуская свои идеальные зубы в полную нижнюю губу, чтобы удержаться от насмешливой улыбки. – Никаких эмоций. Никаких забот. Цельная стальная личность.
– Вы говорите так, словно в этом есть что-то плохое.
– Но это действительно плохо. Мы должны чувствовать – должны сами себе. Должны позволять себе злиться, грустить, бояться, – говорит она. – Есть своя прелесть в том, чтобы испытывать весь спектр эмоций в мире, где люди пытаются заглушить чувства наркотиками, алкоголем или жалкими оправданиями.
Если бы я позволил себе постоянно чувствовать, это заставило бы меня развязать свою личную войну, и хорошо от этого не было бы никому. Плавали, знаем. И больше я так делать не намерен. Я причинил боль слишком многим людям – людям, которые были мне дороги больше всего на свете.
– Сверните налево, – указываю я.
– Я встречалась с одним парнем года, наверное, три. Мне понадобилось так много времени, чтобы осознать, что он всегда будет любить свою самопальную музыкальную группу больше, чем меня. – Марица хихикает. Если девушка может смеяться над тем, что потратила часть своих лучших лет на какого-то эгоцентричного козла, – это многое о ней говорит. Она включает поворотник и подрезает «БМВ».
– Извините, но почему вы говорите мне все это?
– Я просто развиваю свою мысль, – говорит она. – На тему «надо позволять себе чувствовать». Если бы я просто глушила себя, то, наверное, увязла бы в каких-нибудь новых бессмысленных отношениях и повторила все свои старые ошибки. У отрицательных эмоций есть свое назначение, вы понимаете?