P.S. моей ученице
Шрифт:
Больше ничего он не успел мне высказать после моего удара по морде. Сильного. Мощного. Только в этот момент я почувствовал, как заболела кисть, да и другие мышцы тоже. Я предполагал, что этого мало, что нужно добить его еще парочкой взмахов кулаком, однако быстро выкинул эту мысль из головы, завидев лежащего на полу друга, придерживающего нос, из которого текла слабая струйка крови. Костян лишь удивленно смотрел на меня снизу вверх, скалясь, и если бы я пришел в себя, то обязательно потянул ему руку и помог залечить рану, однако, глядя в его ни о чем не сожалеющие глаза, такие родные и близкие с детства, понимал, что ему это не нужно. Он не будет жалеть о сказанных словах. О том, что оскорбил любимую мною девушку. Тогда почему должен жалеть я? Ответа на вопрос я не нашел ни в раздевалке, в которую тут же отправился,
Доигрался, Стас!
Хотя нет, это еще не все сюрпризы на сегодня.
Выйдя из раздевалки на лестницу, ведущую на другие этажи комплекса, я столкнулся с знакомыми, до боли родным силуэтом, облаченным далеко не в спортивную одежду: сапоги на каблуках, пальто до колен. Не по ситуации одета, но, видимо, она сюда пришла не за тем, чтобы подтянуть и так стройную и тонкую фигурку. Вика стояла в компании какого-то парня, которого я не узнал со спины, глядя на него своими мраморными, слегка потемневшими глазами презрением и ненавистью. Израненное вчера лицо выглядело практически таким же, как и обычно, а косметика отлично скрывала увечья, полученные во время драки. Кроме одной. На пухлой нижней губе, которая всегда пахла спелой клубникой. Наверное, во мне бы ударила ревность, как вначале недели, однако голова моя была поглощена другим. Словами, которые услышал сегодня утром от ненавистной женщины:
«Сегодня вы увидите ее в последний раз и, если ваши отношения не изменятся, то вряд ли следующая встреча состоится»
Она не врала…
Значит, моя малышка и правда в опасности…
— Я не отпущу, пока ты не ответишь на мой вопрос, — эти слова, сказанные далеким от дружелюбия тоном, прозвучали через толщу моих размышлений, возвращая в реальность. Они не заметили меня, стоя где-то посередине лестницы, однако я видел, что моей девочке, которой грозит опасность, нужна помощь. Моя помощь, а не чья-либо другая.
— Что здесь происходит? — грозным, все еще злым голосом, поинтересовался я, слыша, как эхом мой вопрос разнесся по лестничной площадке. Наверное, получилось грозно, но мне на это насрать. На меня посмотрели две пары испуганных глаз, причем одна из них смотрела с неприязнью, а вторая — с облегчением. Я даже издалека заслышал, как моя малышка облегченно выдохнула, завидев меня на лестнице. Жаль, что я при виде ее не могу сделать то же самое, скорее наоборот — забеспокоиться еще больше, вспоминая сегодняшнее утро и цель визита в спортзал.
Парня я узнал практически сразу — Антон Ларин из класса Ольги Павловны и, кажется, бывший ухажер моей малышки. Так вот к кому она пришла такая наряженная и красивая? Хотя, учитывая нескрываемую неприязнь, вряд ли стала бы тратить силы на этого пацана. И правильно. Иначе я бы сам объяснил, что к чужим девушкам лучше не притрагиваться, несмотря на нашу разлуку.
— Ларин, оставь нас с Сафроновой наедине, — почувствовав, как Вика немой мольбой просила меня о помощи, приказал я таким же стальным голосом, не меняя тональности. На самом деле я предполагал, что он напетушится, как любят это делать подростки с маленьким членом и большим самомнением, однако парень послушно разжал пальцы на запястьях моей девочки, костяшки которых все еще краснели после вчерашней стычки с Лазаревой, и спустился вниз, оставляя меня наедине с Викой. Теперь нужно разобраться с другой проблемой по имени «Виктория Сафронова под угрозой» и вернуть ее под родительское крыло так, чтобы она не догадалась о подставе рыжей ведьмы.
— Что ты забыла здесь в такой поздний час? — подойдя ближе к моей девочке, спросил я, внимательно рассматривая ее сверху донизу. Она всегда выглядела прекрасно, даже сейчас, несмотря на синяки и ссадины, была красива, по-женски невинна. Мне так хотелось прижать ее к себе, почувствовать часто бьющееся сердце в хрупкой грудной клетке, но, вспоминая недавние слова исторички, тут же сдержался от нахлынувшего порыва.
Моя малышка молчала, стояла на месте словно статуя, не смея пошевелиться.
Но ответа не последовало…
— Пойдем, я подвезу тебя до дома, — кинул я, обойдя свою малышку сбоку и спускаясь вниз по лестнице, надеясь, что она пойдет следом и не станет кобенится. И я оказался прав. Она молча, без всяких пререканий спустилась следом за мной на улицу и села на переднее сидение моей машины, которая уже успела разогреться к нашему приходу.
Больше ни один из нас не произнес и звука. В какой-то степени я мысленно благодарил ее за это, ибо сейчас слова казались мне лишними. Вика молча глазела в окно автомобиля, рассматривая уличную слякоть, пока я вез ее до дома, а я поник в своих мыслях, размышляя, как лучше поступить и что сделать для спасения моей малышки. Ведь я любил ее, несмотря на обстоятельства. Мои чувства не угасали ни на секунду, да и ее, скорее всего, тоже, но действия, которые мне предстоит выполнить, раз и навсегда разведут нас по разные стороны баррикад. Больше я не смогу приблизиться к ней, не смогу легко-легко оставить свой поцелуй на клубничных губках. Она больше не будет меня ждать и умоляюще смотреть из урока в урок.
Вика больше не простит меня и не примет обратно…
Зато она будет в безопасности от той сумасшедшей. Может, рыжая сука до сих пор стояла возле ее дома и сторожила мою малышку. Хотя, подъехав к подъезду, а не по привычке к углу дома, никого подозрительного я не застал. Может, невнимательно смотрю? Или эта сука притаилась в самом незаметном для людского глаза месте? Скорее всего, так и есть.
— Стас, я все знаю, — прервала тишину Вика, повторяя текст вчерашнего сообщения наяву. И что же ты знаешь? Как я страдаю? Как пытаюсь защитить тебя? Как тяну время, дабы не сказать то, чего не желаю? — Об историчке, о ее шантаже. Ты не просто так хотел переспать с ней. Тебя принудили, — ответила она на первый мысленный вопрос. Я не задумывался о способности Вики к телепатии, не время сейчас думать о такой ерунде, даже произнесенную ею информацию, источником которой стал кто-то мне неизвестный, не брал в счет. Хотя предположения о сексе с училкой заставил проделать в желудке сальто и вывернуть наружу сегодняшний завтрак и обед. — Скажи что-нибудь, — умоляюще произнесла малышка, не ведая, о чем просила. Прости меня. Прости, любимая. Мне придется это сделать. Ради твоей безопасности. Однажды ты осознаешь эту жертву, но сейчас тебе лучше не знать ни о чем.
— Тебе придется забыть обо мне, — спокойно, не показывая свое волнение и нервозность, произнес я, не глядя в ее сторону. Почему? Потому что не хотел видеть удивленные большие мраморные глаза, становившиеся еще больше, не хотел замечать побледневшее, шокированное лицо.
Не хотел видеть ее страдания, которые бы отпечатались на моей физиономии…
— Ты шутишь? — спросила она, слегка повысив тон, хотя в этом не слышалось намерения застать меня врасплох. Скорее боль. Лишь она звучала в сладких нотках ее прекрасного голоса, искажая его не в самую лучшую сторону.
— Тебе будет лучше без меня, — мой голос не меняется, такой же спокойный, несмотря на ощущения накала страстей. Внутри вновь что-то разрывалось, связь с внешним миром терялась, а я постепенно превращался в робота, который мне так необходим. В бездушную машину, наплевавшую на чувства одной красивой девочки, сидящей рядом со мной.
— Тебе может быть лучше, но не мне, — внезапно выкрикнула малышка. — Ты изменили мою жизнь раз и навсегда. Ее не вернуть обратно. Я никогда не стану прежней, — продолжила она. Зачем? Зачем ты все портишь? Почему не может молча хлопнуть дверью моей машины и уйти домой? Почему не сдерживаешь себя и заставляешь меня чувствовать себя подонком? Хотя я и так ощущаю себя подонком, произнося ранящие наши души слова.