П5: Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана
Шрифт:
Эти филологические изыски были слишком запутаннё ы, и вскоре Лена перестала следить за разговором. А потом она опять увидела богомола.
Как обычно, сперва ей показалось, что ее руки сложены перед грудью. Затем в воздухе возникла треугольная голова. Теперь она была ближе, чем раньше, и Лена заметила желтоватые блики, мерцающие в центральных глазах богомола. Ей наконец стало понятно, что ей все время напоминали эти три глаза – они были расположены как круглые лезвия на отцовской электробритве.
– Что это там такое желтое? – спросила она. – Светится?
–
Лена задумалась. Серьезных вопросов о жизни у нее не осталось – все было давно понятно. В голову приходили только риторические.
– Почему у нас все так устроено? – спросила она.
В глазах богомола тут же появился ответ.
Он был странным – круговорот бликов и цветных пятен сложился в подобие короткой мультипликации с очень ясным смыслом. Этот смысл не был прямо связан с картинкой, но все равно каким-то образом доходил до сознания.
Лена увидела нечто похожее на окровавленную косточку от вишни. Эта косточка постепенно обросла мякотью, затем кожицей, а потом покрылась длинными белыми пушинками. На концах пушинок стали появляться хрустальные снежинки удивительной красоты – но к этому моменту непонятный плод, на котором они выросли, успел полностью сгнить, и снежинки с печальным звоном осыпались в темноту.
– Ты понимаешь смысл? – спросил богомол.
– Понимаю, – ответила Лена. – Все новое и хорошее у нас обязательно начинается с какого-нибудь мерзкого преступления. И когда новое и хорошее дает свои плоды, мерзкое преступление тоже дает свои плоды, и в результате все смешивается и гибнет. Это что-то невероятно древнее, грустное и неизбежное – здесь всегда так было и будет. А что случится со снежинками?
Богомол показал, и Лене пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы прийти в себя.
– А можно не туда? – спросила она жалобно. – Можно куда-нибудь в другое место?
Цветные блики в глазах богомола погасли.
– Куда ты хочешь? – спросил он.
– Помнишь, ты в самом начале показывал, – ответила Лена. – Там... Как это сказать-то... Такая текущая неподвижность, видно сразу во все стороны, во всем такой покой, и ничего уже не боишься.
– Ты говоришь про мир богомолов, – сказал богомол. – Ты уверена, что хочешь туда?
– Еще бы, – прошептала Лена.
– Чтобы стать богомолом, надо сдать экзамен. Тогда ты сможешь сколько угодно рождаться и умирать в нашем мире.
– Какой экзамен?
– Тебе придется выйти за границы человеческой этики, – ответил богомол.
– Подумаешь, – сказала Лена, – нам не привыкать. Что надо-то?
– В другой раз, – сказал богомол и исчез.
Смена постепенно шла к концу.
Засидевшиеся преферансисты громко матерились каждый раз, когда стол с картами и разграфленным для пульки листом уходил под пол, а потом поднимался, заново накрытый фруктовым великолепием. Даже груша-Громов показал, что тоже владеет боевым НЛП – встав на четвереньки у дыры в полу, он громко кричал туда:
– Пидарасы! Не трогайте карты! Я
Но Ботвиник в этот раз так и не посмотрел на Лену.
Майор в пятнистой форме стоял в углу раздевалки и перематывал ленту с ампулами, делая вид, что считает их по второму разу. Лена давно подозревала, что он специально приходит в раздевалку за полчаса до укола, чтобы глядеть, как она и другие девчонки переодеваются.
Шприц-пистолет торчал из-за пояса его камуфляжных штанов, и Лена поймала себя на крайне неприятной ассоциации по этому поводу. Если бы не дядя Петя, который тоже зачем-то пришел на развод, она потребовала бы помыть шприц-пистолет с мылом, но при начальстве начинать склоку не хотелось.
Дядя Петя был в отличном настроении – он курил сигару, роняя пепел на черную майку с надписью:
– Девчат, – сказал он, когда майор зарядил шприц-пистолет, – объявление. У Лены сегодня личный эксклюзивный клиент, Михаил Ботвиник.
Лена ждала этих слов, но неожиданно для себя занервничала и бросила банку с малахитовой мазью на лавку.
– Вроде только улетел к себе в Лондон, – продолжал дядя Петя, – и вдруг решил вернуться. Значит, хорошо пела, Лен. Ну или молчала, не знаю. Звонил – будет через два часа.
– Я не пойду, – сказала Лена и заплакала.
Дядя Петя даже не стал делать вид, что принял это всерьез.
– Ты че, Лен, – сказал он лениво, – одурела на всю голову? Ты за один удар на полквартиры заработаешь. И дяде Пете на четверть сотки. Кончай кокетничать. Все хорошо в меру.
– Правда, Лен, – сказала Вера, надевая на голову зеленый абажур парика, – я считаю, ты прыгать от радости должна до потолка. А ты чего-то хандришь. Я б тебе за такого клиента глаза выцарапала. Честно.
Но Лена уже пришла в себя.
– Ладно, – сказала она. – Петь не надо?
– Тебе нет, – ответил дядя Петя. – А девчатам еще как. Вера, за музыку сегодня ты отвечаешь. Давайте не мур этот, а что-нибудь лирическое. Ну или сами решите. Успокоилась?
Вопрос был к Лене.
– Успокоилась, – ответила Лена. – А можно мне сегодня два укола? Для верности?
– Для верности кому? – спросил дядя Петя и хихикнул.
Лена пожала плечами и сделала холодное лицо.
Дядя Петя посмотрел на майора.
– Я за каждую ампулу расписываюсь, – сказал майор. – Число, дата. Хотите, под свою подпись.
– Подпишу, о чем разговор, – согласился дядя Петя. – Видишь, девушка нервничает. Вдруг Михаил Семенович попросит встать богомолом, а она не сможет. Чтоб не оплошать, хе-хе...
Если первый укол всегда напоминал Лене включившийся в затылке прохладный фонтан, второй оказался похож на порыв арктического ветра, который мгновенно превратил всю воду в фонтане в маленькие кристаллики льда. Лена сразу же поняла, что у нее есть вторая пара ног и ухо тьмы. Ощущение было очень отчетливым, и ей потребовалось сосредоточить всю волю, чтобы убедить себя в том, что это обычная после укола соматическая галлюцинация.