Пацан. Воин. Маг. Сражайся или умри!
Шрифт:
— Вот же… — процедила сквозь зубы Ленка и легко спрыгнула с ездового козла на землю.
Она подошла к Юльке и погладила Единорога по морде его удивленного лица.
— Ленка, — жалобно произнесла Юлька, кривя рот в болезненной гримаске, — помоги мне слезть с Единорога. По-жа-луй-ста.
Ленка цыкнула зубом, придирчиво оглядела царицу мазонов и помогла той спуститься на грешную землю. Юлька встала возле Единорога нараскоряку и закачалась, как тростиночка на ветру. По ее лицу текли слезы, оставляя грязные разводы на белой коже.
— Что с тобой? — спросила Ленка, рассматривая вход в каменное здание.
— Ноги натерла. Больно…
— А ну, покажь! — потребовала главная советница. — Где у тебя вавочка?
Юлька задрала юбку и вывернула ногу, показывая натертую и воспаленную кожу на внутренней поверхности бедра. Пятно было багрового цвета и огромного размера.
— Ахренеть! — высказалась о наболевшем Ленка. — Ты чего молчала, Юль? Совсем что ли? Как эти…
Рядом послышались сокрушенные и немного злорадные охи и ахи царских советниц, неотступно следующих за Ленкой.
— А вы куда смотрели? — зло спросила она. — Почему за всем я одна должна следить? Вы, в таком случае, на что? Поувольняю всех дур без выходного пособия! Кизяк в степи собирать будете! А не советы царице давать!
Вот тут советницы засуетились. Стали команды раздавать. И первожрицу Греи отряхнули от пыли и подняли. Тут же нашлось и походное кресло для Царицы. И ранозаживляющая мазь. И лекарша. Но, как только Ленка увидела горящие глаза этой лекарши, так сразу пренебрежительно хмыкнула и забрала банку с вонючей мазью из ее рук.
Ибо нефиг аптекарскую морду царским телом баловать.
И сама обмазала царские бедра белокурой царицы мазонов. А затем решительно поднялась, обняла за шею Единорога и пошла вместе с ним в здание, из которого только что выкинули первожрицу.
Зада оказалась широкобедрой и полногрудой белокурой бестией со злой мордой и многообещающей язвительной улыбкой на губах. Ленка вместе с Единорогом подошла к статуе, обошла ее с тыла и покровительственно похлопала эту статую по заду.
— Толстовата ты для Богини Войны, — высказалась Ленка, внимательно осмотрев фигуру, сделанную из красноватого в черных прожилках камня, — нажрала жабью жопу, поперек себя шире. Так хорошие девочки — не поступают. Пора тебе на диету садиться… А мы тебе сейчас поможем.
— Единорожек, хороший ты мой, ткни эту толстуху в зад своим рожиком! Ты же можешь?! Ткни, а? А я тебя за это — поцелую! Вот так поцелую, и вот так еще поцелую. И вот так…
После того, как Ленка зацеловала Единорога во все доступные ей места, он явно поплыл. Ленка подвела его ближе к статуе и дождалась, когда Единорог мотанет головушкой своей, прочищая мозги.
От удара рогом под зад статуя Зады взлетела с постамента, аки птичка небесная, и медленно заваливаясь вниз головой, упала на отполированный камень. И рассыпалась в мелкую
Пыли было много. И была она злой и кусачей. Лезла во все щели. И поэтому Единорог чихнул, не удержался. И это было громко. И очень поучительно. И похоже на вакуумный взрыв в замкнутом пространстве мукомольного комбината.
Чуть отдышавшись и немного придя в себя, Ленка вывалилась из дверей пустого храма. Оглядела площадь мутными глазами и выдавила из себя, обращаясь к девахам с гвардейскими параметрами роста и силы:
— Заносите…
Потом были разные церемонии и торжественный обед, переходящий в торжественный ужин. Во Дворце, прямо в парадном зале, расставили столы и скамейки. И тут же набежали женщины, чтобы пожрать на халяву.
— Как нужно поработать, так никого нет, а как пожрать… — думала Ленка, накачиваясь молодым терпким вином с привкусом малины и послевкусием клубники.
— Лен, а мне что, теперь придется спать в этом сарае? Что-то я себе иначе представляла Королевский Дворец. Как-то оно… неказисто…и не богато… Не эстетично! — заявила умытая и причесанная в честь праздничка Юлька.
— Ну, что ты, Юлечка. — стала объяснять очевидные для нее вещи чуть захмелевшая подруга. — Жить тебе здесь совсем не обязательно. Что ты?! И спать ты будешь совсем в другом сарае. Во-он в том…
Ленка махнула в сторону казарм. Все равно сквозь стенки ничего не видно. Так какая разница, куда махать?
— А этот сарай — только для особо торжественных церемоний. Ну, там, послов послать, принять, прогнать, укакашить. Или суд справедливый какой совершить. Кого на каторгу отправить, кого в яму к диким зверям, а кого и… того.
— Чего того? — Возмутилась Юля. — Офигела совсем, что ли? Не хочу я никого судить! И не хочу жить в этом сарае! И ничего мне — не надо! Не хочу я быть царицей! Надоело мне!
— А кем ты хочешь быть, Юлёк? — подперев подбородок рукой, с философским пофигизмом в голосе спросила Ленка. — Владычицей Морскою хочешь? Так ведь нет здесь моря. Совсем нет. Я — искала уже. А вот степь — есть, и леса — валом. Местами, правда, кое-где. Орков разных, тоже, хватает. Баб этих озабоченных выше крыши, а моря нет… Ну.
— Как это нет? — удивилась Юлька. — А что тут, вообще, есть-то? А я хочу, чтоб было! Отправь кого-нибудь, пусть поищут. И пусть найдут! Где я солнечные ванны принимать буду?!
— От же беда! Откуда не ждали! — запричитала по-скоморошьи Ленка. — Негде тебе, горемычной, да?! Жемчужинку свою покатать в одиночестве. А хочется. Да? И чтоб никто не подсматривал! Да?! Так и быть, царица очей и владычица Единорогов, мать наша! Отправлю я пару отрядов на розыски. Как скажешь, краса ты наша колхозная, ненаглядная… Как скажешь…
Ленку немного развезло, и она пьяно икнула.
— И-ик! А че у тебя, Юлек, морда не накрашена?! Ты когда в последний раз умывалась, мымра? Ванну она принимать желает! Счаз! Потерпишь, не переломишься!