Падь
Шрифт:
То, что нас не убивает, делает нас сильнее. Как это по-латыни? Вспоминай, Ильина!.. Quod non interficiat nos facit fortior nobis.
«Твари! Травить меня? Убивать? Кто вам дал такое право? Вы не Бог, господин убийца! Я вернусь и найду вас. Если потребуется убить — убью не задумываясь». Волна дрожи прошла по позвоночнику, прострелом ударила между лопаток, словно туда со всего маха всадили копьё.
Наташе показалось или действительна она почувствовала движение пальцев на руке? Она внутренне улыбнулась. Дышать стало легче.
Просторные
Он долго сидел у купальни, слушая успокаивающее журчание воды. Августовская ночь не хотела отпускать уставшего путника.
Сев на ложе, он стянул ботфорты, бросая на пол. Вытянувшись на простыне, немигающим взором уставился на складки свисающего полога, заставляя себя успокоиться и думать о чём-нибудь приятном. Только ничего приятного на ум не шло. Перед глазами стоял лик иноземки: всё такой же притягательный, дразнящий… И лик сына… Они такие разные, а оказались связаны одной нитью. Ничего, завтра будет новый день и принесёт он покой и радость. Он лично отвезёт русинку к источнику. Она поднимется.
Его сиятельство открыл дверь в комнату сына, чувствуя приближение чего-то ужасного. Кормилица стояла на коленях в изголовье ложа вице-графа, сложив руки в молитвенном жесте. Глаза её были закрыты, губы беззвучно шептали слова молитвы.
Бригахбург застыл у двери. Ирмгард был бледен и тяжело дышал. Его тело, покрытое холодным потом, сотрясала мелкая дрожь.
Мужчина, сделав несколько шагов в сторону наследника, остановился в нерешительности.
Кива обернулась, прошептала едва слышно:
— Хозяин, ему очень плохо. У него снова огневица. Спасите его.
Герард замер. В мозгу раскалённой молнией пронеслись вещие слова девчонки: «Ещё четыре дня, а там и не понадоблюсь». Это конец? Она умирает там, а его сын умирает здесь. Он не думал, что это произойдёт так скоро.
— Кива, что давала иноземка Ирмгарду? Ты видела? Я говорил тебе смотреть за всем, что она делает. Где она брала зелье?
— Я ничего не поняла, мой господин. Она что-то доставала из сумочки, что на её поясе. Я только подносила кубок с водой.
— Сумка… — прищурился граф, вспоминая, как искал в ней пропавшее украшение. Сумка осталась в её покое.
Глава 23
Бригахбург вошёл в открытую настежь дверь избушки ведуньи:
— Старуха, у моего сына огневица. Излечить можешь?
— Хозяин, у вас есть свой лекарь.
— Был бы, тебя бы не спрашивал. Отвечай, ведьма! — повысил он голос.
Кэйти испуганной мышкой села на табурет в углу, сливаясь со стеной и становясь незаметной.
— Огневицу не могу лечить. Поздно.
— Вот она смогла, — указал его сиятельство на занавес, за которым на ложе лежала русинка. — Почему ты не знаешь того, что знает она? Ты ведь ведунья.
— Спросите её сами, хозяин.
— Ты смеёшься надо мной, ведьма.
— Дева поутру открыла очи. Таких я не видела в своей
Герард подскочил к ложу и, рывком отдёрнув холстину, встретился глазами с русинкой.
Наташа всё слышала. Ночью она очнулась и слушала, как старушка кряхтит и храпит на печи. Она смогла немного повернуть голову и облизать липкие и горькие от снадобья губы. Но это было всё. Тело по-прежнему оставалось недвижимым. Огневица. У вице-графа снова жар — пропустили приём антибиотика и жаропонижающего.
— Ты меня слышишь, — опустился Герард на скамью напротив топчана. — Ирмгарду очень плохо. Скажи, что нужно делать?
Скажи… Вот если бы могла, она бы рассмеялась. И это притом, что она может только облизать губы. А сумка? Есть ли она здесь? Девушка сжала зубы, закрывая глаза.
Его сиятельство отставать не собирался. Его тёмный беспокойный взор скользил по её лицу.
Наташа вновь услышала тихий голос:
— Открой глаза, Птаха.
Сердце девушки сжалось. Он отец и так естественно его желание не дать умереть сыну.
Она медленно закрыла и открыла глаза, выражая этим своё согласие. Что ж, теперь всё зависело от него. Хороший способ, хоть и плачевный, проверить сообразительность графа. Она облизала губы.
Мужчина уставился на них, вздёрнув бровь:
— Ты не можешь говорить и двигаться.
«Браво, Бригахбург!» — ей удалось чуть повести бровью.
Он отрывисто выдохнул:
— Чёрт, — прозвучало многообещающе.
Кажется, он понимает трудность такого общения. Наташа показала глазами, что он должен встать. Не понял. Конечно, сидеть же удобнее. Ещё раз. И ещё. Мышцы глазных яблок уже болели. Она закрыла глаза, и тут же последовал вскрик:
— Не закрывай! Я ничего не понимаю. Но то, что нам нужно, похоже, есть в твоей сумке.
Русинка, соглашаясь, закрыла глаза.
— Вот! — вскочил Бригахбург, опрокинув скамью, доставая из-за пазухи её сумку.
Девушка вздрогнула. Тело отозвалось на неожиданный всплеск шума.
Его сиятельство, подвинув колченогий табурет, вывалил на него содержимое сумки, перебирал предметы. Ничего похожего на зелье или снадобье он не видел. Достав девичий оберег из своего мешочка, аккуратно положил рядом с зерцалом. Вопрос вызывали только серебряные пластины. Исписанные непонятными значками, они слегка гремели, создавая иллюзию внутреннего содержимого выпуклых круглых и продолговатых ячеек, так похожих на пчелиные соты. Некоторые из сот смяты и пусты. Тогда в лесу он не удосужился рассмотреть тончайшее серебро.
Сев на скамью, Герард поднёс к глазам иноземки пластину:
— Что это?
Это были жаропонижающие таблетки с четырьмя пустыми ячейками. Требовалось извлечь две из них лёгким нажимом пальцев. Наташа утвердительно моргнула — быстро, два раза подряд. Ещё раз.
Граф смотрел на иноземку, не двигаясь, вопросительно вздёрнув брови.
— Что мне с этим делать?
— Нажми… Нажми… — воздух с сипением вырвался из горла. Опалённая ядом гортань горела огнём. Девушка знала, что будет нечто подобное.