Падь
Шрифт:
Эскулап подавил судорожный вздох, опуская глаза.
Появившийся всклокоченный Бруно нетерпеливо подскочил к Герарду:
— Ну что? Что с ней?
Тот не сводил глаз с Руперта:
— Сколько она проживёт?
— Недолго, — промямлил тот.
— Болезнь сердца, говорит, — повернулся Бригахбург к рыцарю, кивнув на лекаря, приближаясь к нему: — А скажи-ка мне, где ты яды хранишь и брал ли кто у тебя крыс травить?
— Яды здесь, — Руперт ткнул пальцем в ящик, из которого нёсся зловонный дух. — Просили недавно
— Когда?
— Неделю назад.
— Покажи, какие яды у тебя есть.
Лекарь, склонившись над ящиком, запустив в него руку, зашуршал, задвигал плошечками, извлекая небольшую ёмкость из обожжённой глины с узким горлышком, заткнутым деревянной пробкой.
Граф кивнул командующему. Тот открыл, принюхиваясь, качая головой:
— Дьявол его знает… Вроде не похоже.
— Признавайся, лекарь, ты иноземку отравил?
Сделав шаг назад, мужчина мелко закрестился, бледнея:
— Всевышний, зачем мне это нужно? Разве у одного меня яды имеются? Вон, ведунья в деревне… У неё всякое есть.
— А ведь мог отравить из мести, — повысил голос Бруно. — Ты не мог вице-графа исцелить, а она смогла. Что скажешь?
— Так пока не исцелила… — попятился Руперт к двери.
Герард и Бруно переглянулись.
— Не отрицает, что она отравлена, — ухмыльнулся граф. — А говорил, что сердце.
Рыцарь подскочил к эскулапу:
— Ослеп, да? Сейчас как двину тебе между глаз, подсвечу вместо факела! У меня давно руки чешутся. Ещё с тех пор, как ты мне ногу лечил.
Его сиятельство, схватив дрожащего лекаря за ворот, открыл дверь, передавая его стражнику:
— В подвал его! В пыточную!
Командующий пнул ящик за дверь:
— Сжечь!
По коридору бежал Франц, прижимая к груди свои находки. За ним торопливо шла Клара. Войдя в покои следом за мальчишкой, она, словно споткнувшись, остановилась, заглядывая на ложе:
— Хозяин, графиня требует свою компаньонку.
— Обходитесь пока сами, — перехватив любопытный взгляд женщины, Бригахбург сдвинул брови: — Вон отсюда! Где охрана?
Шагнул к экономке, но та не стала ждать особого приглашения. Закрывшаяся за ней с шумом дверь пронзительно скрипнула.
— Так лекаря повели, — рыцарь, воспользовавшись освободившимся местом, сел на ложе, накрывая Наташу одеялом.
Франц опустил на прикроватный столик грязную вязаную косынку, слиток серебра в виде домика и десяток маленьких продолговатых сухих бобов:
— Вот, только это.
Герард, отложив серебро, перебирал в пальцах продолговатые коричневые бобы правильной формы. Такое не видел никогда. Семена что ли иноземные?
Расправив косынку с засохшими следами рвотной массы, тяжело сглотнул, взглянул на мальчишку:
— Погоди, а украшение, что она носила на груди? Ты должен помнить — стрекоза. Оно было с вечера. Точно, было.
Франц покачал головой:
— Я бы нашёл. Я всё облазил и перетряс.
Откинув одеяло,
— Нет.
— Я снова схожу, хозяин, — Франц с готовностью заторопился к двери.
Герард подхватился:
— Бруно, отправь за знахаркой в деревню. Она поможет.
— За ведьмой? К обеду как раз дойдёт. Потом за порошками или чем там ещё назад вернётся. Самим надо ехать. Так быстрее будет.
— Коней седлай!
Отряд из шести всадников выехал из ворот замка на единственную дорогу, ведущую в деревню. Кони шли шагом. На руках одного из всадников, укутанная в одеяло, покоилась иноземка. Он крепко прижимал её к себе, держа едва ли не на весу.
Конь под наездником, недовольный двойным весом седоков, косил чёрным глазом, шумно фыркая и нервно подёргивая хвостом.
Редкие в такой час встречные деревенские жители, низко кланяясь и приветствуя всадников, оборачивались им вслед, провожали отряд взорами, полными любопытства и сочувствия. Куда направлялись воины, догадаться было нетрудно.
Хорошо утоптанная тропа, уходящая в сторону от дороги, очень скоро упёрлась в маленький домик, спрятанный в тени деревьев и густых зарослей кустарника. Дверь бесшумно открылась и на пороге, прикрыв ладонью глаза от солнца, показалась старуха, сгорбленная и сухонькая.
По сигналу хозяина отряд спешился.
Хозяйка избушки, узнав гостя, подошла, низко кланяясь. От этого её и без того крючковатая фигура выглядела как клюка.
— Фортунато, передай иноземку Рабану, — соскочил с коня его сиятельство, подходя к знахарке. — Жива ещё, старая?
— Всевышний совсем не смотрит в мою сторону, хозяин, — отступила она, пропуская воина с ношей на руках и проследовавшего за ним графа. — Привезли кого? — семенила следом она.
Вошедших обдало уютным теплом и густым тяжёлым запахом трав. В небольшой печи с узкой лежанкой и высоким открытым сводом, обложенный горящими толстыми сучьями, тихо булькал маленький котелок, растекался волнами дух свежего ржаного хлеба. Света от горящего хвороста хватало, чтобы рассмотреть убогую обстановку тёмного жилища.
Бригахбург огляделся. Внутри домик оказался вместительным. Стол, короткая скамья, табурет, сундук. У печи нескладная лавка с лоханью и корявым деревянным ведром. Лежанка, укрытая бурым мехом и завешанная отрезом полотна. Травы… Они были повсюду: свежие, подвявшие и уже сухие, плотными вязанками, объёмными и мелкими пучками свешивались с низкого потолка, гирляндами опоясывали стены.
— Сюда, — указал на лежанку хозяин. — Лечи, ведьма. В долгу не останусь.
Знахарка отвернула край одеяла, склоняясь над бесчувственным телом девицы. Убрала со лба прядь волос, ощупала лицо, руки, ноги. Принюхалась и горестно вздохнула: