Падение Арконы
Шрифт:
Дух-Воля-Вера, Один-Вили-Ве — это все, что необходимо для вхождения в подлинную Магию. В детстве ты верил в сказки, но чем взрослее становится человек — тем меньше в нем возможностей к Переходу. Заскорузлая логика обывателя — вот что противно всякому волшебству.
«ВТОРАЯ СКАЗКА КОТА БАЮНА. ПОДАРОК ВЛАСА.
В стары годы, во времена старо-прежние и древние, в русском царстве, православном государстве, на кипучей Ладоге жил-был старик с сестрою, да внучатым племянником. Из каких краев, из каких мест тот старик — никому не ведомо. Только
Стар был Сев, и сестра его стара.
Недалек был Сев, и сестра его проста. Срок истек — умерла она. Вот уж и старику пора на покой. Разменял он давно осьмой десяток и зовет к себе внука любимого:
— Мне и деду твоему еще волхвы заповедовали, землю родную старгородскую от недруга беречь. И хранили мы ее пуще глаз своих, да не сберегли. А отец твой, пока жив был, моему наказу следовал. Сторожил он пределы Новагорода… Ужли посрамишь ты древний наш завет? Убоишься злого ворога?
— Не посрамлю, дед! Говори — все сделаю!
— Чую, смерть пришла. Но глаза мои незрячие много видят, что невидимо. Из-за дальних морей, из Дон-реки, из великих степей песчаных вновь беда грядет на Русь неминучая.
То ловцы, да не половцы! Степняки идут лютые… Собирайся ты в славный град Ростов ко дружине Александра Поповича. Я учил тебя всему, что сам знал, чем владел и чему научился у врагов. Послужи ты делу русскому, не ославь воспитателя.
Опечалился Всеслав, закручинился.
Говорит он тогда, пригорюнившись:
— Я б сейчас со двора, только нет коня, скакуна у меня богатырского. Мне достался меч, но доспеха нетзасмеют ведь кичливые суздальцы. Экий лапотник, деревенщина набивается к нам в сотоварищи. То-то будет языкастым потеха, а мне будет срам и презрение.
— Это верно, Всеслав, — отвечает дед. — Но беда твоя поправима. В самый смертный час на исходе дня жду я гостя. Не пройдет он мимо. И закрыв глаза, поведет меня к камню белому и горючему. Ты за Водчим вслед не боясь ступай — и коня, и доспех добудешь.
— Что я, нехристь какой? — удивился внук, но ослушаться не посмел.
И все сбылось, как старый дед вещал.
Чуть испустил он дух — в горнице повеяло ночью. Открылась дверь, и на миг увидел Всеслав самого Великого Водчего. Его жезл замкнул мертвые очи старика, и словно кем-то ведомый, вдруг встал дед, да зашагал вон из дома. Он все шел, не приминая траву, а Всеслав ловил его след, вспыхивающий крохотными светлячками и гаснущий во тьме. Долго ли, коротко ли шли потерял молодец тропу заветную. Огляделся — лес кругом стоит — неба не видать. Заплутал. И уж сам не рад, что послушал старца, но слово привык держать.
Много ли, мало ли так бродил он по лесу древнему да глухому, непроходимому, только чу… Глядит, замаячил свет… Выходит Всеслав на поляну и видит — стоит избушка на курьих ножках, перед ней двенадцать столбов. Те столпы головами венчаны, золочеными, бородатыми.
Тут послышался страшный шум, вековые сосны трещат да скрипят, сухие листья хрустят — выезжает да из чащи Буря-Яга — в ступе едет, пестом погоняет, а помелом след заметает.
Испугался
— Ты, глупый, это брось. Мне твои молитвы, как мертвому припарка. Отвечай! Зачем пожаловал? Дело пытаешь, али от дела лытаешь?
Еще пуще испугался Всеслав, но виду не подал:
— Здравствуй, хозяйка! — кладет поклон земной. — Не ватажился и не ведался я до сей поры с нечистой силою. Так что ты меня прости. Больно чудно мне.
А Буря-Яга златая нога, бела кость да тонка бровь усмехнулась и отвечает:
— Что же ты нечистой силе поклоны бьешь, али сильно припекло? Ну, да ладно! Пойдем в избу, все лучше, чем на пороге стоять. А ну-ка избушка, встань ко мне передом, а к лесу задом.
Изба покряхтела, покряхтела, да и развернулась.
Вошел Всеслав в дом и ахнул. То не избушка, как мерещилось, а красный терем. И порядок там, и уютно там, печь сама пироги печет, метла сама пол метет. В каждом углу по снопу спелой пшеницы, а давно уж с полей она убрана. У каждого окна по горшку с цветами диковинными. А где Спасу стоять положено, сидит филин пучеглазый, очами зыркает да хлопает.
Та хозяйка следом идет, следом идет, улыбается.
— Аль нечисто в доме сем, добрый молодец?
Хлопнула Буря-Яга в ладоши:
— Верные мои слуги! Сердечные мои други!
Истопите-ка гостю баньку, да погорячее! Смойте-ка с него пыль, да грязь подорожную.
Явились тут две пары рук, подхватили Всеслава под локти, да повлекли за собой. Ох и мяли ж они его, ох и хлестали душистым веничком. И по ножкам его резвым и по ребрам его крепким. Не снести бы Всеславу восхищения, да угомонились, наконец, лихие помощнички. Одели гостя, да обули — в горницу возвернули.
Напоила его Буря-Яга, накормила. Сидит прямо, да ни о чем не спрашивает. Видно, пока он в баньке парилсявсе про него вызнала, все выведала.
Стала спать укладывать:
— Полезай-ка на печь, добрый молодец!
Утро вечера мудренее.
Забрался он было куда велено, глядь, а там чья-то спинища полосатая, да вся в густых волосьях и меху.
— Тут уж есть кто. Вон спрятался!
— Ах, разбойник! Я то его с самого утра ищу. Это кот наш. Днем он мастер в гулючки игрывать, а ночью сказки баить без умолку. Опричь мужа мово никого не слушает. Ну, дак, не бойся! Лежи покудова на печи! И потуль Хозяина не уважу, не показывайся ему на глаза. Больно зол он нынче. Ишь как непогода розыгралась. Да, смотри, кота не разбуди, он тоже как разозлится, так глаза дерет, спасу нет. А коли кто не по нем — сейчас съест.
Филин заухал, захохотал. Распахнулась дверь. Ущипнул себя Всеслав — эко диво! Входит в дом тот самый Водчий, волосья торчком, нос крючком, да и басит:
— Что-то, мать, у нас опять русским духом пахнет. Не иначе, снова кого-то схоронила?
— Да, что ты, муженек? Откуда здесь живому-то быть!
А Хозяин осушил корец пенистого медового квасу да как заругается:
— Ох испакостился ныне белый свет. Холоп на холопе, смерд на смерде. Давненько я не видел такого. Попы бесперечь нас поносят. Князи староверцам обиды чинят.