Падение царского режима. Том 3

Щеголев Павел Елисеевич

Комиссаров. — В то время, когда я был в департаменте полиции.

Иванов. — А в каком помещении находилось это бюро?

Комиссаров. — Это очень сложная вещь. Ведь приходилось иметь сношение со служащими посольств. Ни один из них, зная, что это департамент полиции, и близко не подошел бы. В силу этого я жил под другой фамилией, под видом иностранца. Все эти бумаги, документы и шифры, все это приносилось ко мне туда, где я жил, на мою частную квартиру. Китайский шифр представлял собой 6 томов; американский — такая толстая книга, что ее не спишешь руками, — все документы снимались фотографическим путем. Вся эта работа обыкновенно шла по ночам. Кроме того, все телеграммы иностранных держав, которые получались посольствами,

все они раньше попадали к нам. Официально в департаменте вся секретная работа была у меня. Утром ее приносили в департамент, там ее разрабатывали, потому что оставлять документы у себя я тоже не мог: если бы какая-нибудь держава проследила и потребовала бы внезапно, чтобы был произведен осмотр, получилось бы бог знает что. Поэтому, работа производилась по ночам. Таким образом, телеграммы, которые приходили из заграницы, получались на нашем телеграфе, копии расшифровывались переводчиком и, если они не представляли колоссального интереса, то сейчас же передавались в посольство. Телеграф передавал. А такие вещи, как перед Цусимой и во время портсмутского договора, нашему государству нужно было знать немного раньше, и потому их задерживали, на сколько возможно, — часов на 8–12.

Иванов. — Куда эти шифры девались?

Комиссаров. — В 1906 году они были, кажется, переданы министерству иностранных дел.

Председатель. — И ваш архив передан туда?

Комиссаров. — Большая часть архива была уничтожена, как секретная. Собственно говоря, это давало колоссальное преимущество министерству внутренних дел. Не было дня, чтобы не посылалось 1–2 всеподданнейших доклада по поводу этих разработок, и министр внутренних дел имел колоссальные преимущества, он был одним из самых интересных в это время. Но к министру иностранных дел это не имело никакого отношения.

Председатель. — Вы были помощником начальника охранного отделения до 1909 года?

Комиссаров. — Да, до февраля или марта 1909 года.

Председатель. — А кто был начальником охранного отделения?

Комиссаров. — Начальником был Герасимов. Первый месяц, когда я там был, был Кременецкий.

Председатель. — Вы ушли вместе с Герасимовым, приблизительно?

Комиссаров. — Приблизительно, да. Он ушел после меня.

Председатель. — Что вам известно по вашей службе о провокации в русском политическом сыске?

Комиссаров. — Когда я попал в охранное отделение в первый раз, то я, понятно, там абсолютно ничего не делал, потому что перешел туда из строя и ни о чем понятия не имел. Потом, когда я во второй раз перешел туда из департамента полиции, там был Модель, [*] который был помощником начальника охранного отделения. Когда он перешел в помощники московского градоначальника, я занял его место. Я, как помощник, заведывал всей канцелярией, т.-е. всей перепиской, какая была в охранном отделении, и всеми докладами. Агентурой же лично, т.-е. сношениями с революционными организациями, я абсолютно за эти два года не заведывал. Заведывали по партии с.-р. Кулаков, Доброскок, а по партии с.-д. Еленский и, кажется, Долгов. Остальную агентуру вел Герасимов.

Стран. 143, св. 1 стр.

«Модель», надо: «Модль».

Председатель. — Какую остальную?

Комиссаров. — Более крупную, центральную агентуру.

Председатель. — Вы можете сказать, кто именно из крупных агентов был в ваше время у Герасимова?

Комиссаров. — В мое время был Азеф.

Председатель. — А кроме Азефа?

Комиссаров. — Кроме него был один, — я не могу назвать фамилию, —

но это тот, который дал нам последнюю группу. Я помню только фамилию А. М. Распутиной. Был еще Синегуб — это покушение на Николая Николаевича и Щегловитова.

Председатель. — По поводу этого покушения и был написан рассказ Леонида Андреева «О семи повешенных»?

Комиссаров. — Этого я не могу сказать.

Председатель. — Какая кличка была у этого провокатора?

Комиссаров. — Кличка его, кажется, Левский. Я предупреждаю вас, что я ни единым словом не преувеличиваю, не преуменьшаю, а, если я могу ошибиться, то это будет вполне добросовестное мое заблуждение. Как я уже сказал, я вел канцелярию и переписку, потому что все заведующие агентурой были не особенно грамотный народ. Там были такие, как Доброскок, который не особенно грамотен — кажется, он бывший телеграфист. Потом был Яковлев. Кроме того, некоторые офицеры передавали мне все свои сведения, а я составлял по этому поводу доклад, который подписывал Герасимов.

Председатель. — Кого еще, кроме Азефа, вы помните?

Комиссаров. — Левский появился таким образом. Герасимов страшно волновался о том, что предстоит покушение на Николая Николаевича и Щегловитова и еще на кого-то третьего. Тут, если не ошибаюсь, был революционер, — кличка его была или Максимов или Леонтович, — из партийных. И как будто этот Леонтович готовил и организовал это убийство. Но кто он такой и каким образом он организовал, — никак не могли установить. В одно прекрасное время явился какой-то доброволец и предложил свои услуги за довольно крупную сумму, — чуть ли не за десять тысяч рублей. Сейчас я не помню: или он прислал письмо, или сказал по телефону. Герасимов должен был пойти с ним на свидание, но сам, видимо, не пошел, а на свидании был Доброскок. В конце концов, этот самый господин указал одну только фамилию Распутиной. Я помню, что пришел Герасимов, потребовал срочно, сейчас же проверки всего адресного стола и приказал найти Анну Михайловну Распутину. Это было часов в 12, когда он меня вызвал и приказал это сделать. Я послал человека, который узнал, что А. М. Распутина находится в Петрограде. Сейчас я ему это передал, он был взволнован, поехал сейчас же к министру.

Председатель. — Кто тогда был министром?

Комиссаров. — По всей вероятности, Столыпин.

Председатель. — Вы знаете судьбу этого дела и знаете, что Герасимов был в сношении с Левским и что было установлено наблюдение?

Комиссаров. — Это продолжалось дней пять-шесть. Я должен сказать, что у нас все это страшно конспирировалось.

Председатель. — Вы уклоняетесь от ответа на мой вопрос. Я спрашиваю, что вам известно о системе провокации и о системе секретного сотрудничества? Как организовывалось это сотрудничество и провокация?

Комиссаров. — Вы спрашиваете, каким образом раздобывались секретные сотрудники?

Председатель. — Вообще, что вы знаете о постановке политического сыска? В частности, нас интересует не внешнее наблюдение, а внутреннее, т.-е. секретное сотрудничество и провокация.

Комиссаров. — Секретное сотрудничество организовалось таким образом: когда, например, производился обыск или аресты по известной группе, то, при допросах, старались склонить к откровенным показаниям или к тому, чтобы соглашались работать, т.-е. давали бы сведения, оставаясь в партии и получая за это определенное вознаграждение.

Председатель. — Вам известно, что это делалось по распоряжению департамента полиции, на основании циркуляров департамента полиции?

Комиссаров. — Только по распоряжению департамента полиции.

Председатель. — Вы знаете о существовании инструкции о секретном наблюдении?

Комиссаров. — Как же, безусловно знаю.

Председатель. — Это довольно объемистая тетрадь, разработанные правила?