Падение царского режима. Том 4

Щеголев Павел Елисеевич

Желая предохранить Протопопова от возможных осложнений для него в будущем при этом назначении, я ему передал о тех соображениях, коими мы в свое время руководствовались, противодействуя назначению ген. Спиридовича в Петроград и подчеркнул ему наши опасения относительно возможного запроса по этому поводу в Государственной Думе. Но Протопопов мне на это ответил, что это его мало беспокоит, так как он сумеет этого избежать, а зато в лице ген. Спиридовича он приобретает верного ему человека и просил меня передать ген. Спиридовичу настоящее его предположение и просьбу его прийти к нему для дальнейших переговоров. После переговоров Спиридовича с Протопоповым Спиридович передал мне, что он это предложение принял и, дабы избежать разговоров на эту тему в Петрограде, решил уехать в Москву, а затем в Ялту и просил, если последует какое-либо изменение, ему или его жене об этом сообщить. Я ему посоветовал все-таки доложить об этом ген. Воейкову, он, по его словам, это сделал и, кроме того, побывал у Распутина.

Из слов Спиридовича и близких к Распутину лиц я узнал, что разговоры о кн. Оболенском возобновились со времен назначения министром внутренних дел министра юстиции А. А. Хвостова, при котором

кн. Оболенский снова переменил свое отношение к Распутину и, незадолго перед назначением Протопопова, подверг суровому административному взысканию несколько первоклассных ресторанов, оркестры и хоры коих пользовались симпатиями Распутина; когда же последний обратился к нему с просьбой снять эти взыскания, то градоначальник ему в этом отказал. То же самое мне подтвердил и Распутин, когда, в ближайшее воскресенье, я к нему зашел после приезда с Кавказа. Посоветовав находившемуся здесь одному из близких к Распутину лиц уговорить Распутина помириться с кн. Оболенским и посодействовать доведению до сведения кн. Оболенского причин, вызвавших снова разговоры об его уходе, я узнал впоследствии от Распутина, что он с кн. Оболенским примирился, был у него, пил у него чай и что тот исполнил его просьбы. Действительно, после этого кн. Оболенский остался, был у А. А. Вырубовой в числе немногих приглашенных А. А. Вырубовой (я не был приглашен) на закладке нового здания лазарета, где и удостоился особо милостивого представления императрице. На этой закладке присутствовали владыка и Протопопов.

Уход кн. Оболенского состоялся уже в то время, когда я 1½ месяца был в командировке по делам комитета вел. кн. Марии Павловны и в Ростове на Дону от градоначальника Мейера узнал о назначении Балка, о котором меня Протопопов спрашивал, желая его назначить в Москву. Когда я, по приезде, спросил у Распутина, как это случилось, что после налаженных с кн. Оболенским отношений все-таки состоялся его уход, то он мне ответил, что на этом настояли ген. Воейков и ген. Курлов, но что кн. Оболенского не обидят и дадут ему свитские аксельбанты; при этом Распутин добавил, что тот же Воейков не согласился на перевод Спиридовича в Петроград. Относительно Балка Распутин сказал, что новый градоначальник был у него, что он человек хороший и что за него ручался Курлов.

12.

[Влияние на государыню Белецкого и Хвостова через Распутина. Возобновление поездок царицы по лазаретам. Выезды наследника в ставку. Вырубова и Распутин. Тревога царицы в случае длительных отлучек государя. Частые письма царицы и наезды ее в ставку. Распутин и его возможные конкуренты из мира юродивых. Давление на прессу для пресечения разоблачений Распутина в «Биржевых Ведомостях». Пьеса о Распутине. Меры, предпринятые к ее обезврежению и снятие ее с репертуара. Издание книги панегирического характера о Распутине.]

Я уже упомянул, как Распутин дорожил теми советами, которые мы давали ему при свидании, если они могли закрепить его значение у государя. Когда эту черту его характера мы узнали, то, при одном из наших свиданий на нашей конспиративной квартире, я ему высказал сожаление о том, что государыня прекратила свои выезды по лазаретам в Петрограде и в провинциальные города, а между тем, такие поездки могут только подчеркнуть как раненым, так и народу ее заботы о жертвах войны, в особенности если эти поездки будут совершаться в простой обстановке, которая могла бы дать возможность государыне воочию показать всем ее милосердное отношение к раненым. Это Распутину понравилось и последствием его советов был ряд выездов государыни в ближайшие Петрограду губернии и объезды петроградских лазаретов. То же вначале впечатление на него произвело и наше внушение о желательности, как эта разлука ни тяжела для государыни, сопровождения наследником государя при выездах в ставку. В этом отношении мы следовали общему желанию удалить, по возможности, наследника от сферы влияния на него Распутина. Эту точку зрения разделил и Воейков, как лично, так и передавая нам настроения армии. Затем, по возвращении после одного из первых своих выездов с докладом государю в ставку, А. Н. Хвостов передал мне, а затем и А. А. Вырубовой, свой разговор с государем относительно жизни его величества в Могилеве. В этом разговоре государь подчеркнул, что единственным для него утешением служит наследник, с которым он проводит свои досуги, и что за это он глубоко благодарен государыне. После этого на время прекратились разговоры и А. А. Вырубовой и Распутина относительно выездов наследника в ставку с государем, и Распутин передавал, что государь был ему благодарен за его советы брать иногда наследника в ставку.

Но затем время пребывания наследника и государя в ставке начало затягиваться, и как А. А. Вырубова, так и Распутин, несмотря на наши указания, что это объясняется ходом военных операций, начали подозрительно относиться к этим долговременным пребываниям наследника в ставке. Вместе с тем и императрица, несмотря на просьбы наследника, в интересах непрерывного хода его занятий, снова начала высказываться против выездов наследника с государем, в чем ей стал также помогать и Распутин, так как, когда государь выезжал один, то он старался возможно скорее вернуться в Царское Село, постоянно находясь в тревоге за здоровье наследника. Особенно, как передавал Распутин, настойчиво пришлось ему убеждать государя пред поездкой для объезда армии юго-западного фронта и даже вызвать этим на себя гнев государя. Так как в этот раз ни просьбы императрицы, ни убеждения Распутина не подействовали на государя, и его величество отбыл с наследником, по намеченному маршруту, то настроение Распутина и А. А. Вырубовой было подавленное и нервное. Но во время этой поездки, не доезжая станции Бахмач, у наследника, смотревшего в окно вагона, близко прижавшись лицом к стеклу, при переходе поезда на стрелках от сотрясения открылось кровотечение из носа, что служило всегда для августейших родителей предметом постоянной боязни их за жизнь наследника, так как его высочество страдал сложной формой гемофилии (кровоточивости). Государь взволновался и, после принятых

медицинских к остановке кровотечения мер, приказал немедленно сделать распоряжение об обратном срочном возвращении в Царское Село и по приезде вечером по телефону было сообщено Распутину о болезни наследника с просьбой приехать. Но он в тот день не поехал и, как потом передавал, сделал это сознательно, чтобы «помучился» государь и только по телефону передал, чтобы положили наследника в кровать, а выехал на следующий день утром. Приехал он оттуда в торжествующем настроении и заявил, что теперь государь будет слушаться его советов. После этого, действительно не только увеличилось значение его влияния во дворце, но на время приостановились и выезды наследника в ставку.

Вообще всякий выезд государя в ставку являлся событием, волновавшим как А. А. Вырубову, так и Распутина, а затянувшееся там пребывание государя давало повод для всяких опасений возможности влияния на государя в отношении императрицы и Распутина. В силу этого, как мне объяснил Распутин, государыня каждый день почти писала государю, а впоследствии, по совету Распутина, наезжала в ставку. Сам Распутин несколько раз порывался выехать в ставку, но в этом отношении я его от этой мысли всегда останавливал, как и во время службы, так и впоследствии; то же отношение проявляла и А. А. Вырубова, но телеграммы государю в духе и стиле изданных его «размышлений» он посылал государю.

Чтобы показать, насколько нервно и злобно относился Распутин к тем, кого он подозревал в тайных замыслах подорвать его значение в августейшей семье, я, дабы не возвращаться потом, закончу характеристику позднейших отношений Распутина к епископу Варнаве, а затем в доказательство приведу другой пример, не менее яркий. Затянувшееся, по нашей скорее вине, пребывание в Петрограде епископа Варнавы и участие его, по нашей же просьбе, в проведении некоторых назначений, возбудили, как я уже отметил, не без некоторых влияний со стороны отца Мартемиана, Мануйлова и Осипенко, начавшееся у Распутина чувство подозрительности к епископу Варнаве. Поэтому Распутин приложил все усилия к тому чтобы воспрепятствовать дальнейшим приглашениям епископа Варнавы во дворец, всячески отдалял приемы его А. А. Вырубовой, несколько охладил отношение к нему владыки митрополита и, наконец, добился того, что епископу Варнаве, в виду предстоявшего выезда следственной синодальной комиссии, дано было понять о желательности его отъезда из Петрограда. Но владыка и сам почувствовал начавшееся охлаждение к нему и начал готовиться к выезду из Петрограда, делая прощальные визиты. Хотя это и успокоило Распутина, тем не менее он, почти накануне отъезда владыки, находясь в опьянении, вызвал его к телефону и, с тоном насмешки, сказал ему в роде того, что «довольно накатались на автомобилях, теперь пожалуйте на своих и к себе; нечего здесь прохлаждаться» (владыка ездил на предоставленном ему мною автомобиле, и хотя я завел впоследствии и для Распутина от охранного отделения автомобиль, но это не давало ему покоя).

На другой день, когда владыка, обидевшись, сделал ему замечание, Распутин просил извинить его; затем Распутин добился перемены награды при праздновании открытия мощей св. Иоанна, причем мне характерно объяснил это тем, что пусть он, владыка, любящий говорить о небесном, смотря на данную ему звезду, забудет земное и подумает о небесных звездах, и, наконец, в лице епископа Исидора, назначенного, по его желанию, настоятелем тюменского монастыря, подготовлял заместителя епископу Варнаве на тобольскую кафедру.

Если отношения Распутина были таковы к епископу Варнаве, с которым у него была старая связь, то в отношении к иноку Мардарию, воспитаннику петроградской духовной академии, славянину, он был беспощаден. В одном из свиданий А. А. Вырубова просила меня собрать сведения об этом монахе, так как Распутин постоянно о нем говорит, и поездки Мардария в Царское Село не дают ему покоя.

С этим иноком я не был знаком. Собирая о нем сведения, я поручил А. А. Кону, познакомившись с ним, дать мне его характеристику. А. А. Кон с отцом Мардарием сошелся довольно близко, увлекся им и начал мне внушать, что это особенный человек, начиная с внешности и кончая складом его духовного мировоззрения. Лично мое впечатление от знакомства с отцом Мардарием и полученные мною о нем сведения несколько иначе рисовали облик этого монаха, строго обдумывавшего свой каждый шаг. Затем я знал, что отец Мардарий принимал деятельное участие в кружке гр. Игнатьевой и был принят во многих других салонах, возбуждая к себе большой интерес. Вместе с тем, в эту пору я получил имевшиеся в генеральном штабе сведения о том, что ряд сделанных этим иноком объездов по лагерям военнопленных солдат внушает опасение, в силу разговоров, которые вел с ними Мардарий, в обслуживании Мардарием интересов неприятельской (в данном случае речь шла об Австрии) воюющей с нами державы. Сведения эти были сообщены в академию обер-прокурором, доложены и мною и обер-прокурором владыке митрополиту; сделались они впоследствии известны и Мардарию. Хотя наблюдение за ним и поверка не подтвердили правильности вывода генерального штаба, но, тем не менее, я сообщил об этом А. А. Вырубовой, Воейкову и Распутину, чем доставил Распутину видимое удовольствие, так как поездки к знакомым в Царское Село отец Мардарий должен был прекратить. Затем отец Мардарий, когда я уже ушел, по мысли Кона, желавшего примирить Распутина с Мардарием, несколько раз с ним виделся у Кона и, несмотря на все старания, которые Мардарий принимал к примирению с ним Распутина, последний не только не пошел этому навстречу, но грубо (это было один раз в моем присутствии), не стесняясь сидевших за столом, обрывал отца Мардария и потом мне передал, что если Кон не перестанет приглашать Мардария, то он прекратит к нему ездить. Затем, когда Мардарий окончил академию и, не имея возможности, в виду военных действий, выехать на родину, не желая прерывать связей с Петроградом, нашел себе законоучительские занятия в славянской гимназии проф. Грибовского, Распутин настоял у владыки Питирима на назначении Мардария на Кавказ, несмотря на все просьбы некоторых близких к Распутину дам, потребовал выезда Мардария из Петрограда и успокоился тогда, когда Мардарий уехал из Петрограда, что, не указывая причин, я ему посоветовал сделать, когда он явился ко мне за поддержкой у митрополита об оставлении его в Петрограде.