Падение царского режима. Том 4

Щеголев Павел Елисеевич

16.

[Роль близких к Распутину лиц и внутренняя борьба между ними. Добровольский. Симанович. Знакомство Белецкого с Симановичем. Эпизоды из жизни Распутина. Разговоры Распутина по телефону с Царским Селом. «Тезоименитство» Распутина. Обеды и встречи Белецкого и А. Н. Хвостова с Распутиным на конспиративной квартире. Поклонница Распутина Акулина. Устройство Хвостовым своих служебных дел.]

За этот период времени, благодаря Комиссарову и всестороннему агентурному освещению обихода жизни Распутина, удалось с точностью установить роль близких к Распутину лиц, из которых, как я уже указывал, только немногие относились к нему с сердечною привязанностью, остальные же, уверяя его в своей преданности, проводили через него крупные дела, действуя секретно друг от друга и следя один за другим, чтобы поддерживать в Распутине постоянное чувство подозрительности в обмане его при расчетах с ним тех, чье влияние или значение при Распутине усиливалось; при этом выяснилось, что и сам Распутин даже самых близких ему лиц никогда не посвящал во всех подробностях в свои денежные дела, но зорко следил за охраною своих материальных интересов, производил подробный сыск о тех, кого он подозревал в обмане его, при посредстве их конкурентов и затем, не сдерживаясь, публично их разоблачал, не стесняясь формой выражений, лишал их доверия, и если последним впоследствии и удавалась проникнуть к нему, то все-таки никогда былой близости к Распутину они не могли уже восстановить.

В мое время эти черты характера Распутина особенно резко выяснились в отношении его к Добровольскому —

инспектору народных училищ петроградского округа. Как Добровольский, так в особенности его жена были старые знакомые Распутина, пользовавшиеся особым его к ним расположением и доверием. Сам Добровольский, с которым я познакомился более близко через семью Алексеевых [*] , всегда старался при больших собраниях у Распутина быть в тени, был по натуре своей очень конспиративен и, изучив многие слабые стороны Распутина, умело влиял на него. Распутин ему доверял многие деловые свои сношения, а затем и сам Добровольский поставлял ему деловую клиентуру, держа всегда это от других в большом секрете, что в нем особо ценил Распутин; заведывал корреспонденциею Распутина, был посвящаем им во многие подробности относительно влияния Распутина на высокие сферы и вел особо приходо-расходную книгу, куда записывал все свои денежные расчеты с Распутиным по проводимым им с Распутиным делам. К Добровольскому относилась с особой благожелательностью и А. А. Вырубова. Такая близость Добровольского к Распутину, а главное, его умение во-время нанести удар тому либо другому из своих конкурентов, возбудив к нему подозрительность Распутина или раскрыв недобросовестность расчетов его с Распутиным, заставили окружающих Распутина лиц считаться с Добровольским и приглашать его к участию в прибылях при проведении ими через Распутина денежных дел.

Стран. 350, сн. 4 стр.

«семью Алексеевых». — По всей вероятности семья Б. К. Алексеева (см. указат.). [В оригинале это примечание расположено в 7 томе. — В.М.]

Это многих задевало, и поэтому они, усыпляя бдительность Добровольского, повели один за другим против него незаметную глухую борьбу, пользуясь каждым удобным случаем, чтобы подорвать влияние на Распутина четы Добровольских, постепенно возбуждая к последним чувство подозрительности Распутина. Когда почва была достаточно подготовлена, то решительный удар нанес Добровольскому Симанович, на правах давнишнего знакомства с Распутиным, еще с Киева, когда Симанович имел там недалеко от магазина Маршака свою небольшую ювелирную лавку, вошедший мало-по-малу в доверие к Распутину и сумевший в свою очередь найти повод к разоблачению Добровольского. Это вызвало, после бурного объяснения Распутина с Добровольским, охлаждение к нему Распутина и хотя не повлекло за собою полного разрыва и чета Добровольских, через некоторый промежуток времени, снова появилась на квартире Распутина, но никакой роли у Распутина Добровольские до самой смерти последнего уже не играли. Что же касается Симановича, то его положение при Распутине с каждым днем закреплялось.

Вначале, когда Комиссаров, ознакомившись с деятельностью Симановича по небескорыстному для себя устройству Распутину многих прибыльных дел, доложил нам о зарождавшейся близости Симановича к Распутину и из представленной, по нашему требованию, полк. Глобачевым справки, в копии мною переданной А. Н. Хвостову, выяснилось, что Симанович состоит на учете сыскной полиции как клубный игрок и ростовщик, помещающий свой капитал, в 200 тыс. руб., путем отдачи под большие проценты золотой кутящей петроградской молодежи, то мы, желая парализовать дурное влияние Симановича на Распутина, доложили имеющиеся у нас о Симановиче сведения А. А. Вырубовой и предупредили Распутина, но это не повлекло за собою разрыва отношений между Симановичем и Распутиным, несмотря на постоянные предупреждения последнего Комиссаровым относительно Симановича, а, наоборот, с этого времени началось еще большее сближение Распутина с Симановичем. В виду этого А. Н. Хвостов в последнее время предложил мне возбудить через особое совещание вопрос о высылке Симановича. Но я от этого воздержался, так как и от Мануйлова, и от некоторых близких к Распутину дам, мнению которых я доверял, я узнал, что Симанович хотя и пользуется Распутиным для проведения многих дел, но что он относится к Распутину и его семье хорошо, старается воздержать Распутина от публичных выступлений, ревниво охраняет его от подозрительных знакомств, старается, не жалея своих денег, затушевать подозрительные или увеселительные поездки Распутина и вошел к нему в большое доверие. В виду этого я, не будучи в ту пору знаком с Симановичем, воздержался от высылки его, а ограничился только собиранием о нем дальнейших сведений.

Затем впоследствии, когда я ушел, и А. Н. Хвостов, в связи с делом Ржевского, арестовал Симановича, производя у Добровольского и у него обыск, я из той нервности и настойчивости, которую проявил Распутин, доведя до сведения императрицы мотивы и отсутствие причин к этому аресту, благодаря чему Распутин добился освобождения из-под ареста Симановича, а затем и отмены произведенной, по давлению Штюрмера, начальником петроградского военного округа высылки Симановича, кажется, в Псков, понял, какое значение имел для Распутина Симанович.

В этот же период времени Мануйлов передал мне о желании Симановича со мною познакомиться. Это знакомство я поддерживал до последнего времени, часто встречался с ним в тех домах, куда Распутин приезжал в сопровождении Симановича, при посещениях квартиры Распутина и даже раз, уступая настойчивому приглашению Симановича, был, но не надолго, на обеде у Симановича, данном им для Распутина. Симанович, в общем, был со мною откровенен, многое мне рассказывал из тайных предположений Распутина о служебных переменах, познакомил меня в подробностях с ходом дела Ржевского, помогал мне восстановить хорошие отношения с Распутиным, так как он, не зная лично меня и моих отношений с Ржевским, считал себя как бы косвенным виновником моего ухода, обвиняя меня вначале в соучастии с А. Н. Хвостовым в деле подготовления покушения на жизнь Распутина, давал мне правильную оценку отношений Распутина к тем или другим окружавшим Распутина лицам или к высшим чинам правительства, прибегавшим к содействию Распутина, способствовал мне убедиться в неискренности Мануйлова, посвятил меня в свои планы проведения через Распутина на пост министра юстиции Н. А. Добровольского, своего старого знакомого, с которым он поближе познакомил Распутина и тем дал возможность мне об этом предупредить А. А. Макарова, держал меня в курсе данных о смерти Распутина, со мною после этого ездил в ближайшие дни к А. А. Вырубовой с докладом имевшихся у него по этому поводу сведений и рассказывал мне о Протопопове и Курлове в первый период сближения их с ним при жизни Распутина.

Присмотревшись к Симановичу лично, я увидел в нем много хороших черт характера; он был отличный семьянин, дал детям хорошее образование и воспитание, умел себя держать с достоинством в присутствии А. А. Вырубовой, был большим националистом и оказывал бедным своим соплеменникам, при поддержке Распутина, бескорыстную помощь в деле оставления их на жительстве в столицах, старался через Распутина воздействовать в высоких сферах на изменение правительством политики — в еврейском вопросе, чем отчасти и объясняется благожелательное отношение государя к поднятому Протопоповым, но под влиянием некоторых других побуждений, вопросу о расширении прав евреев. Когда же умер Распутин и его семья — две несовершеннолетних девушки — были забыты всеми близкими к Распутину лицами и доброжелателями его, Симанович, его жена и дети старались заменить им родных, не оставляя их, взяли на себя на первое время все расходы по содержанию семьи Распутина и до их отъезда, после похорон Распутина, на родину и впоследствии, устроили к их обратному возвращению новую, на другом месте, квартиру, омеблировав ее на деньги, отпущенные А. А. Вырубовой. По возвращении же семьи Распутина, когда старые знакомые Распутина узнали о материнском отношении А. А. Вырубовой к детям Распутина, а также и о том, что она, в память последнего, старается помочь тем, кого ценил Распутин, и начали посещать семью покойного, то они, желая отдалить Симановича, постарались возбудить подозрительность к Симановичу

старшей дочери Распутина, брак которой с офицером грузином Папхадзе, к которому она относилась благожелательно, расстроил Симанович еще при жизни Распутина, и обвинили Симановича в неудачном выборе новой квартиры и дорогой, якобы, покупке мебели. Затем Протопопову и Курлову также начали не нравиться близость Симановича к семье Распутина и поездки его к А. А. Вырубовой.

В виду всего этого Симанович и его семья признали за лучшее для себя, в своих интересах, постепенно отойти от всего этого, что было у них раньше связано с их отношением к Распутину. В последнюю мою поездку к А. А. Вырубовой по поводу, главным образом, назначения Добровольского на пост министра юстиции, я, интересуясь материальным положением семьи Распутина, чем был в ту пору озабочен Протопопов, желая этим доставить удовольствие императрице и Вырубовой, спросил у Симановича, сколько мог Распутин, помимо хорошо поставленного в с. Покровском хозяйства, оставить семье денег и ценных вещей. На это мне Симанович, по секрету, ответил, что средства семье покойный оставил очень хорошие и то, что он, Симанович, только знает, доходит, как я припоминаю слова Симановича, до 300 тысяч рублей.

Из наблюдений Комиссарова, нам передаваемых и обрисовывавших лично мне значение Распутина и обстановку его жизни, мне припоминаются два следующих его рассказа. Раз ему пришлось быть свидетелем разговора Распутина с великой княжной Татьяной Николаевной и наследником. Великая княжна сообщила Распутину, что у наследника цесаревича головная боль, и передала телефонную трубку наследнику, который, видимо, то же самое подтвердил Распутину и просил его приехать. Тогда Распутин ласковым тоном начал ему рассказывать какую-то сибирскую сказку, а по окончании, сказав, что он приедет на другой день, настойчиво начал убеждать наследника пойти и лечь в постель, уверив, что после этого у него пройдет головная боль. Обычно все разговоры Распутина с Царским Селом, в особенности с А. А. Вырубовой, которая с ним говорила по телефону ежедневно, происходили около 10 ч. утра, и поэтому Распутин, где бы он ни был и как бы ни провел бурно ночь, всегда к этому времени возвращался домой, ожидая с нетерпением звонка из Царского Села; в зависимости от этих переговоров находилось и его настроение. Поэтому и свидания с ним Комиссарова, помимо отмеченных мною ранее причин, тоже приурочивались к утренним часам; таким образом, мы имели возможность получать некоторые сведения, нас интересующие, из первоисточника или передавать через Комиссарова Распутину к этому времени то, о чем мы признавали нужным осведомить Вырубову, для дальнейшего ее доклада во дворце. Второй рассказ Комиссарова касался описания празднования Распутиным дня своего ангела — 10 января. Так как об этом тезоименитстве Распутина мы узнали заранее, то, с ведома А. Н. Хвостова, я отпустил в распоряжение Комиссарова особую сумму из секретного фонда на покупку ценных подарков не только самому Распутину и его двух дочерям, [*] но и съехавшимся к этому дню жене Распутина и его старшему сыну. Куплены были, если не ошибаюсь, обеденное серебро, брошь для жены, золотые с цепочкой часы для сына и золотые браслеты для дочерей. Вещи эти Комиссаровым были показаны нам и нами одобрены. Затем, желая знать всю обстановку этого дня, нами было поручено филерам Комиссарова как-нибудь найти способ на этот день проникнуть в квартиру Распутина, так как в этот приезд, как я уже отметил, Распутин никого из филеров в свою квартиру не впускал. В особенности нас интересовал завтрак в присутствии А. А. Вырубовой и вечер в интимной обстановке ближайших знакомых Распутина. Филеры Комиссарова сумели уже к этому времени войти в доверие к Распутину; они сопровождали его в церковь и в баню, и он охотно вступал с ними в разговоры, ценя обнаруживаемую ими преданность и удовольствие быть в его обществе. Поэтому, сопровождая Распутина в церковь в этот день, филеры предложили Распутину свои услуги помогать девочке, племяннице Распутина, в передней при раздевании посетителей и просили Распутина доставить им особое удовольствие посмотреть, как в хороших домах веселятся господа, так как они этого ни разу не видели. Распутин был в хорошем настроении духа как благодаря полученным от нас ценным подаркам, лично врученным ему и членам семьи Комиссаровым, так и поздравлению по телефону А. А. Вырубовой, обещавшей обязательно быть у него к завтраку, и полученной им телеграммы от высочайших особ; поэтому Распутин разрешил филерам быть в этот день у него в квартире и дал им, швейцару и домовым сторожам праздничные. По возвращении Распутина из церкви, к нему начал собираться избранный им круг знакомых с ценными подношениями; один из рестораторов приготовил уже на свой счет обеденный стол с именинным пирогом. По приезде А. А. Вырубовой, начался завтрак, проходивший до отъезда А. А. Вырубовой сдержанно, причем Мудролюбов сказал большую, в патетическом тоне, речь, подчеркнул государственное значение Распутина как простого человека, доводящего к подножию трона болевые народные нужды. Затем, после отъезда А. А. Вырубовой, в течение целого дня был непрерывный поток посетителей, приносивших подарки Распутину, и целый дождь ценных подношений, присланных Распутину при карточках и письмах от разных лиц, так или иначе связанных с Распутиным. Чего только ему ни понаносили — здесь была масса серебряных и золотых ценных вещей, ковры, целые гарнитуры мебели, картины, деньги и т. п. Все эти вещи жена и сын затем отвезли в Покровское. Затем из разных мест России было прислано Распутину много поздравительных телеграмм. Распутин сиял от благожеланного удовольствия, с каждым приходившим к нему пил и, наконец, к вечеру свалился, и его уложили в постель. Немного протрезвившись сном, он с приходом вечером более интимного кружка лиц, преимущественно дам, начал снова пить и требовать того же от дам, так что он их всех почти споил; наконец, самый разгар веселья начался с приездом цыган, прибывших его поздравлять с днем ангела. Все, кроме цыган, перепились; более благоразумные дамы поспешили уехать; те же, которые остались, были охвачены вместе с Распутиным, дошедшим и в пляске, и в опьянении до полного безумия, такой разнузданностью, что хор цыган поспешил уехать, а оставшиеся посетители в большинстве заночевали у Распутина. На другой день мужья двух дам, оставшихся на ночь в квартире Распутина, ворвались к нему с обнаженным оружием в квартиру, и филерам стоило большого труда, заранее предупредив Распутина и этих дам и тем дав им возможность скрыться из квартиры по черному ходу, успокоить мужей, проведя их по всей квартире и давши уверение, что их жен на вечере не было, а затем проследить за ними и выяснить их. По словам Комиссарова, филеры не могли, докладывая ему, без омерзения вспомнить виденные ими сцены в этот вечер. Только что описанный мною случай с мужьями запугал Распутина, и он несколько времени после этого как бы затих, был послушен, избегал выездов, боязливо прислушивался к звонкам и был благодарен нам за улажение этой истории, обещая больше у себя на квартире замужних женщин на ночь не оставлять, и просил об этом никому, даже А. А. Вырубовой, не говорить, что мы и исполнили. Но затем, в скорости убедившись, что эта история заглохла, Распутин начал снова вести свой прежний образ жизни, но только был сравнительно осторожен в своих отношениях к замужним женщинам.

Примечание

«не только самому Распутину и его двух дочерям,» — Так в оригинале. — Прим. В.М.

Что касается наших свиданий с Распутиным, то они, после устройства нами особой квартиры, о которой я показывал, происходили регулярно, по мере необходимости нашего личного с ним разговора или когда Комиссаров, видя какой-либо знак колебаний Распутина в отношении к нам или его неудовольствие на нас за неисполнение какой-либо интересующей Распутина просьбы его, убеждал нас в необходимости личных переговоров наших с Распутиным. В таких случаях заготовлялись закуски и обед из любимых Распутиным блюд и вин; мы приезжали немного ранее назначенного часа на квартиру, куда Комиссаров на своем автомобиле затем привозил Распутина, и за обедом и поданным после этого чаем, так как Распутин кофе не пил, шел разговор с Распутиным по поводу всего того, в чем мы находили нужной соответствующую поддержку Распутина. В свою очередь, Распутин передавал нам содержание своих бесед с высочайшими особами и с А. А. Вырубовой и всякий раз обращался с какой-либо просьбой или прошением, его особо интересующим, причем всегда старался подчеркнуть свою незаинтересованность в этом деле, а лишь одну бескорыстность доброго его желания оказать поддержку просителю.