Падение царского режима. Том 4
Шрифт:
Чтобы понять существо дел, которыми заведывал полк. Мясоедов, я оттеняю, что его заместитель, полк. Ерандаков, до выхода его из состава корпуса жандармов, состоя в прикомандировании к военному министру, лично только ген. Джунковскому и мне докладывал о существе поручений, даваемых ему ген. Сухомлиновым, сущность которых, главным образом, сводилась к шпионажу посольскому в самой широкой его постановке вплоть до ознакомления с курьерскими портфелями. Эта область обследования, действительно, была поставлена Ерандаковым образцово, но стоила многих денег, в частности же Ерандаков, по поручению Сухомлинова, ставил наблюдение за высшими чинами военного министерства и лицами, коих ген. Сухомлинов заподозревал в их недоброжелательстве к нему.
Перехожу далее. Затем, когда я ушел из департамента полиции, я изредка заходил с визитами к Сухомлинову, или, вернее сказать, к его жене, а после его падения, будучи ему обязан принятием брата в Медицинскую академию, не счел себя вправе прекратить знакомство с человеком, над которым стряслось горе, и был у него до его заключения в крепость два раза. После этого я у Сухомлинова не был. До заключения его, Сухомлинова, в крепость я о ценности обвинительного против
Зная характер Сухомлинова и, некоторым образом, порабощение его женою, я допускал возможность, что он, по просьбе жены, мог оказывать доверие лицам, преследовавшим и цели шпионажа, так как супруга ген. Сухомлинова была, с моей точки зрения, неразборчива в изыскании средств для фонда, обслуживавшего все организации, созданные ею в широких размерах в связи с военными обстоятельствами, и зачастую знакомилась и оказывала внимание почти незнакомым ей лицам, прибегавшим путем благотворительных взносов к ее влиянию и поддержке в преследовании личных выгод. Затем, в первое мое посещение Сухомлинова, он показал мне письмо, лично написанное ему самим государем, в котором его величество в очень доброжелательных выражениях изъявлял свое прежнее доверие Сухомлинову, свою благодарность за его службу и свое сожаление, что только напор общественных требований заставил его, государя, с ним расстаться.
Во второе же мое посещение, когда я его спросил про Думбадзе, после суда над последним, о том, как он, ген. Сухомлинов, мог быть так доверчив к нему, что даже привлек его к изданию книги о заслугах своих и жены во время войны и приблизил его к себе, Сухомлинов мне сказал, что Думбадзе был его агентом, лично ему известным и что он посылал его в период войны в Германию с секретным поручением с высочайшего согласия, о чем имеются следы в делах военного министерства, где по этому поводу составлялся всеподданнейший доклад, и что если Думбадзе превысил свои полномочия, хотя он этого и не знает, то, в таком случае, он действовал помимо его, Сухомлинова, указаний. Одно впечатление я вынес из разговоров с Сухомлиновым, что его волновало обвинение в неподготовленности армии к войне, потому что он мне жаловался на верховную ставку (при в. к. Николае Николаевиче), предъявляющую к нему непомерные требования как в смысле увеличения комплекта армии, так и боевого ее снаряжения, вызывавшие с его стороны даже обращения на них августейшего внимания, и намекал мне довольно ясно, что в подрядном по артиллерийским заказам деле военное министерство было стеснено вмешательством в. к. Сергея Михайловича.
У меня лично в этом вопросе, насколько я знал обстановку того времени, сложилось убеждение, что ген. Сухомлинов не предусмотрел возможности войны в той затяжной форме, в какую она вылилась, и в своем распоряжении не имел данных о замыслах и силах противника.
В этот период времени, когда я был у Сухомлинова, несмотря на влиятельные связи его лично к указанным мною выше лицам, пользовавшимся доверием государя, особого вмешательства в ход судебного расследования не было, хотя, как мне передавали чины судебного ведомства, доклады о данных расследования государю министром А. А. Хвостовым делались неоднократно по высочайшим требованиям. Отношение к супруге ген. Сухомлинова со стороны императрицы и А. А. Вырубовой было, под влиянием отчасти и интриг Андроникова, недоброжелательное, и как сам Сухомлинов, так и его жена, за мой служебный период времени, с Распутиным знакомы не были, что же касается наблюдения за женою ген. Сухомлинова, то оно состоялось уже не по моему, а ген. Климовича распоряжению. Наблюдение это в скорости женою Сухомлинова было обнаружено, так как, видимо, было неумело организовано, потому что она, заметив проследку филера за собой, пригласила его в свой автомобиль и лично доставила ген. Климовичу, что мне потом передавал сам Климович, придерживавшийся того же, как и я, взгляда на Сухомлинова, и я посоветовал Климовичу осуществить наблюдение за нею более умело.
В этот период времени я часто отлучался из Петрограда и начала сближения Сухомлиновых с Распутиным не знаю. Но думаю, что сгустившиеся над ними тучи заставили их прибегнуть к той оси, на которой вращались в ту пору судьбы России — к Распутину, и, как только они нашли способ заручиться его особым к ним расположением, положение дела Сухомлинова и отношение высоких сфер к чете Сухомлиновых резко изменилось, и супруге Сухомлинова было обещано оказание содействия в деле ее мужа. Так как министр юстиции А. А. Хвостов, несмотря на все обращенные к нему просьбы Сухомлиновой и влияния на него со стороны многих лиц, в том числе и Б. В. Штюрмера, не шел ни на какие компромиссы в деле Сухомлинова и даже отклонил ходатайство Сухомлиновой об изменении меры пресечения относительно ее мужа, хотя медицинское свидетельство и показывало болезненное состояние здоровья последнего, то, под влиянием Распутина, положение А. А. Хвостова сильно пошатнулось, тем более, что Штюрмер, в лице А. А. Хвостова, видел друга Горемыкина, и, как мне говорил Распутин, в направлении дела Сухомлинова все время обвинял исключительно А. А. Хвостова. Поэтому, хотя государь и исполнил просьбу Штюрмера о замене А. А. Хвостова на посту министра юстиции А. А. Макаровым, но, тем не менее, относясь лично к А. А. Хвостову с доверием и не желая, чтобы
Стран. 522, св. 4 стр.
«А. Н. Хвостова», надо: «А. А. Хвостова». [В оригинале это примечание расположено в 7 томе. — В.М.]
Распутин в это время был недоволен Штюрмером, ибо он, хотя и передавал через фрейлину Никитину свои письма и прошения Штюрмеру, но последний или не считался с ним, или замедлял по ним исполнение, а Мануйлов, интригуя против Никитиной, еще более возбуждал недовольство Распутина, которое Распутин перенес не на Никитину, а на Штюрмера, веря в этом отношении больше оценке Симановича, чем Мануйлова. Дело дошло до того, что, как мне передавал Мануйлов, а затем подтвердил и Распутин, последний вызвал к телефону Штюрмера и в самой непозволительной резкой форме потребовал исполнения прошения по департаменту общих дел, когда же Штюрмер начал говорить, что он исполнит только некоторые из этих просьб, то Распутин не только настоял на исполнении всех, но еще надбавил новые прошения. Хотя после этого Штюрмер стал чаще встречаться с Распутиным в помещении Никитиной в Петропавловской крепости, но раз зароненное подозрение сделало свое дело, и об изменившемся отношении Штюрмера к Распутину стало известным во дворце, и в переводе его на пост министра иностранных дел я лично видел первое предостережение ему, как смотрел на это и ген. Климович, беседовавший со мною по этому поводу, как я показывал, уже на Кавказе.
Если Штюрмер предполагал, что он, находясь в хороших отношениях с А. А. Макаровым, может повлиять на последнего в смысле изменения министерством юстиции взгляда на ход следствия по делу Сухомлинова, то он в этом глубоко ошибся, так как Макаров в отношении этого дела следовал политике своего предшественника А. А. Хвостова. Когда я вернулся осенью в Петроград и встретился в воскресение у Распутина с Вырубовой, то как Распутин, так и она выразили свое неудовольствие по поводу того, что А. А. Макаров не желает итти навстречу пожеланию императрицы в деле изменения меры пресечения относительно Сухомлинова, хотя и имеет в своих руках доказательства болезненного состояния последнего и просили меня по этому поводу поговорить с Макаровым. Будучи вслед за этим с визитом у Макарова, я передал ему просьбу Вырубовой и узнал от него, что он, в интересах государя, оберегая его имя, не считает себя в праве вмешиваться в следственные действия сенатора Кузьмина, о чем он, Макаров, и докладывал уже его величеству. При этом Макаров, не посвящая меня в существо улик, добытых дознанием, так как я его об этом и не спрашивал, добавил, что все меры к ускорению окончания следствия по этому делу сенатором Кузьминым приняты.
В таком духе я и передал Вырубовой ответ Макарова. Освобождение Сухомлинова из-под ареста последовало помимо Макарова и, как я потом узнал, Распутин приписывал своему влиянию последовавшее по этому поводу из ставки высочайшее повеление на имя председателя совета министров Штюрмера. Но я лично предполагал, что в данном деле могли повлиять на такое решение государя доклады и других лиц, благорасположенных к ген. Сухомлинову, в том числе доклад Протопопова, по возвращении его из парламентарной поездки заграницу, устроенный ему Штюрмером. Протопопов был одним из близких и хорошо относившихся к Сухомлинову лиц, вследствие чего, в свою пору, во время комплектования состава следственной комиссии ген. Петрова, по расследованию виновности Сухомлинова, я посоветовал Протопопову, бывшему тогда старшим товарищем председателя Государственной Думы, отказаться в пользу второго товарища от выбора в эту комиссию. Затем, Протопопов, по возвращении своем из заграницы, говорил мне, что он, во время посещения Франции и Англии, счел своим долгом, не веря виновности Сухомлинова, в соответствующих правительственных кругах этих государств, рассеять предубеждения их в отношении ген. Сухомлинова. В виду этого, я думаю, что, представляя государю отчет по поводу поездки парламентариев в союзные государства, Протопопов, как в интересах Сухомлинова, так и зная отношение к последнему государя и поддерживающей Сухомлинова придворной влиятельной партии, не мог не коснуться в своем докладе государю и отмеченного мною обстоятельства, выгодно оттенявшего в глазах государя его позицию в отношении Сухомлинова.
Затем, будучи у Распутина незадолго до его смерти, по поручению Вырубовой, встревоженной распространившимися как в Петрограде, так и в провинции слухами, дошедшими и до меня, о подготовлении убийства Распутина и потому просившей меня повлиять на Распутина быть осторожным в своих знакомствах и секретных выездах, я в разговоре с Распутиным узнал от него, что он не успокоится до тех пор, пока не добьется прекращения дела Сухомлинова, и что императрица и он считают А. А. Макарова единственным виновником того, что государь нейдет навстречу исполнения этой его просьбы; при этом Распутин мне сообщил, что императрица не считает Макарова расположенным к ней человеком как в силу недоверия ее за прошлое к Макарову, так и потому, что он и в эту пору не пожелал исполнить ни одной ее просьбы, с которыми она к нему обращалась через гр. Ростовцева, в виду чего императрица не пожелала принять представления ей Макарова. В заключение Распутин добавил, что, по его настоянию, Макаров будет сменен, и его должность займет Н. А. Добровольский, которого он уже рекомендовал вниманию императрицы и государя, так как он, зная Добровольского как лично, так и со слов Симановича, уверен, что Добровольский примет все меры к скорейшей ликвидации дела Сухомлинова.