Падение небес
Шрифт:
Рухнул, выплевывая собственную кровь, последний стоявший на ногах ученик, выпад тар-Готиана свалил неосторожно открывшегося Чернокрылого, крикнула что-то торжествующее Саттия.
Но ни тени неуверенности не появилось на лице консула.
Он спокойно слез с пребывавшего в каменной неподвижности коня и потащил из ножен меч.
– Ну, иди же сюда, иди… – в этот момент Олен готов был молить разом всех богов и Алиона, и Вейхорна, чтобы Харугот в последний момент не передумал, не решил, что разумнее будет удрать.
И, несмотря на терзавшую
Олен не сразу сообразил, что это звенит у него в ушах.
Огонь исчез, стали видны лежащие на мостовой трупы, обгорелые, страшные, и совершенно невредимый Харугот. Остатки пламени стекли по его бородке, зашипели попавшие под сапоги угольки.
– Вы умрете, – сказал консул так, словно не он один стоял против пятерых, с которыми не смогли справиться его гвардейцы и ученики. Губы его двигались медленно, с усилием, а голос звучал искаженно, точно от боли. – Никто и ничто не может противостоять мне. Вы умрете…
Первым в атаку бросился тар-Готиан. Но консул закрутился на месте, пропуская меч рядом с боком, и эльфу пришлось уходить в сторону, чтобы не попасть под удар. На выпад Саттии не обратил внимания, отбил его играючи, и даже сумел остановить атаку Харальда.
Олен мог лишь стоять на месте, борясь с собственной слабостью.
Сельтаро воскликнул что-то на своем языке, ему ответила Саттия, и они двинулись в разные стороны. Обойти противника, напасть одновременно – хороший прием, но лишь в том случае, если ты имеешь дело с обычным роданом.
Рендалл захотел крикнуть, чтобы они остановились, отошли, дали ему место, но язык его не послушался. Изо рта вместо членораздельных слов вырвался слабый писк, похожий на голос одинокого комара. Он пошатнулся и упал бы, не опустись на плечо ладонь Бенеша.
От нее пошло тепло, в ухо полился шепот:
– Отпусти, все отпусти… Само уйдет, жизнь возродится снова… всегда нужно то, что нужно…
– Что уйдет? – спросил Олен, и на этот раз у него получилось выговорить всё.
Ученик мага не отвечал, он что-то делал за спиной у Рендалла. И тот видел, как зеленые ростки окружают полыхающий в степи костер, встают стеной. Загораются и погибают, но на смену им вырастают новые, душат, душат огнище, продираются через слой черного пепла.
Эта картинка накладывалась на другую, на ту, где он стоял на Белой площади, окруженной развалинами зданий, заваленной телами. Сознание плыло, сохранять его удавалось с большим трудом.
– Все уйдет… – повторил Бенеш, и в этот момент тар-Готиан, Саттия и Харальд атаковали Харугота.
Они напали на удивление слаженно, точно не первый раз сражались бок о бок. И консул не сумел отбить все три удара, он был неплохим мечником, но никак не великим. Но он не стал и пытаться. Звякнул его клинок, столкнувшись с оружием эльфа,
Один меч должен был поразить Харугота в сердце, второй – разрубить горло. Но оба отскочили от живой плоти, точно от валуна. Раздался мелодичный звон, словно разбился большой кусок стекла, и консул захохотал, страшным, безумным смехом, напоминавшим воронье карканье.
Лицо его залила чернота, будто из глаз потек деготь, и клинки, что коснулись тела правителя Безариона, начали темнеть. По металлу зазмеились тысячи тоненьких трещин, раздался негромкий хруст.
– Бросайте! – закричал Олен, но Харальд и Саттия сами сообразили, что делать.
Два меча упали на мостовую, и оба с чавканьем расплылись вонючей мерзкой слизью.
– Я же говорил, вы все умрете, – тяжело, словно его язык обрел вес подъемного моста, проговорил Харугот.
Слова он произносил невнятно, а лицо его корежило совершенно диким образом. Под кожей бегали сотни крохотных бугорков, вздувались и опадали, из ушей текло нечто черное, похожее на смолу.
– Отойдите, я сам, – проговорил Рендалл, стряхнул с плеча ладонь Бенеша и сделал шаг вперед.
Он был столь же свеж, как до начала боя. И хорошо помнил, как во время их первой стычки ледяной клинок не смог одолеть Харугота, повредить плоти, напитанной силой Тьмы, но все же лишил колдуна сознания.
Если сейчас сделать это, то Саттия сможет пустить в ход свои знания, как тогда, на Теносе…
– Иди же сюда, иди, – выдавил консул, и слова его прозвучали так, точно их произнесли не человеческие губы.
На мгновение Олену показалось, что перед ним высится закутанный в серый туман Дом Ничтожества – высоченные стены, толстые колонны, похожие на лапы, чешуйчатая крыша, дыбящаяся острым гребнем, и ворота с козырьком над ними, что так напоминают лицо…
А в следующий момент плюющийся синими искрами ледяной клинок ударил. Зашипел воздух, от ног Рендалла вперед побежала полоса белого инея. Но Харугот уклонился, перетек с места на место, словно был облаком черного как антрацит тумана.
Увернуться от ответного выпада Рендаллу помог боевой инстинкт, память предков-воинов, отпечатанная не в сознании даже, а в теле, в мышцах. Он сначала не понял, зачем рванулся в сторону. Лишь затем краем глаза увидел, что окутанное темной дымкой лезвие прошло у самого бока.
Кожи коснулось нечто холодное, неприятно осклизлое.
Олен ударил во второй раз, и тут уж консул не смог сделать ничего. Полупрозрачное лезвие гневно зазвенело, вокруг него замельтешил вихрь белых и голубых искр. А два багровых огня в облаке тьмы, заменявшие Харуготу глаза, померкли, но только на миг, а затем засияли с новой силой.
Правитель Безариона распахнул ставший невообразимо огромным рот, и выдохнул. Поток ледяного, зловонного ветра ударил с силой тарана. Бросившегося на помощь Олену тар-Готиана отшвырнуло на добрый десяток локтей, и высокий сельтаро остался лежать неподвижно.