Падение Софии (русский роман)
Шрифт:
— Мы обратимся в суд, — еще раз предупредил майор.
— До свидания, — обрезала его Софья.
Когда племянники княжны бесславно удалились из «Родников», Софья быстро и безжалостно избавилась от приживалок. Впрочем, каждая получила, по завещанию, немного денег и забрала из своей комнаты все вещички — подарки княжны, какие только захотела.
На четвертый день после похорон Софья осталась в доме одна. Все комнаты стояли нараспашку, все окна были открыты. Холодный весенний воздух ворвался в опустевший дом.
Софья спустилась в подвал.
— Харитин, — позвала
Не отвечая, он бесшумно приблизился к ней. Она протянула к нему руки, и он, наклонившись, быстро куснул ее за запястье. Софья закрыла глаза. Странное ощущение охватило ее: она как будто и падала, и летела вверх, у нее кружилась голова. Харитин одновременно и забирал у Софьи частицы жизни и отдавал ей силы; он выпивал глоток Софьи и вливал в те же вены глоток Харитина.
— Довольно, — не выдержала Софья, отбирая у него руки. — Довольно, мне сейчас станет дурно.
— Ты вся дурная, — прошептал Харитин.
— Пусти, — она высвободилась. — Идем. Все разъехались.
— В доме пусто? — спросил он.
— Да. Только ты и я. Идем же, мне здесь душно.
Они поднялись наверх и уселись рядом на кровати Софьи, на сквозняке. В соседней комнате ветер хлопнул оконной рамой, сшиб на пол какую-то вазочку. Софья рассмеялась.
— Ты и я. Просто не верится, Харитин!
— Я люблю тебя, — сказал он, потянувшись губами к ее шее под подбородком.
Она чуть отстранилась.
— Не трогай меня.
— Мне… пора.
— Так скоро?
— Я слишком много отдавал княжне. Я голоден, София.
— Я покажу тебе подходящего человека, — обещала Софья.
— Кто он?
— Мой враг.
— Почему?
— Что — «почему»? — не поняла Софья.
— Как можно быть твоим врагом? — пояснил Харитин. — Ты хорошая. У тебя даже запах сладкий.
Он лизнул ее подбородок.
— И пот сладкий, и слезы, и слюна, — прибавил Харитин.
Софья положила пальцы ему на губы.
— Никогда так не говори при людях, — предупредила она. — Тот человек ненавидит меня потому, что сам хотел завладеть домом и всеми землями.
— Я убью всех, кто не любит тебя, — обещал Харитин.
Это прозвучало совершенно по-детски: так маленький сын дает обещание матери расправиться с ее обидчиками. «Почему мамочка плачет?» — «Мамочку обидели злые люди. Они называются кредиторы. Папочка, когда уходил к Боженьке, не угодил этим людям, и теперь они вымещают свою злобу на мамочке». — «Я изведу всех злых кредиторов, мамочка. У меня есть деревянная сабелька». И мамочка, обливаясь слезами, прижимает к себе своего храброго защитника.
Только Софья, в отличие от бедной мамочки, слишком хорошо знала: ее мальчик не грозит попусту. За каждую пролитую Софьей слезинку будут выпущены из человечьих жил целые реки крови.
— София, — заговорил опять Харитин, — ты спасла меня. Ты дала мне пить, когда я умирал в твоей пещере. Ты меня спасла, и я люблю тебя. Я твой. Я совсем твой. Но так будет не всегда. Это не потому, что я перестану тебя любить. Просто… Просто я заранее знаю, что так случится. Я уйду. Ты станешь старая и умрешь. Ты не сможешь долго прожить, когда я уйду. Но пока этого не случилось —
Она обняла его, покачала, как маленького.
— Ты предашь меня, Харитин?
— Еще нескоро.
— Это ведь не будет предательством?
— Нет, София. Я люблю тебя.
— Это будет нескоро, — повторила Софья. — Что бы ты ни сделал, Харитин, ты не перестанешь меня любить, потому что я тебя спасла.
Она расстегнула пуговицы на своем черном платье, сбросила блузку, перешагнула через юбку. Холодный ветер впился в ее обнаженное тело твердыми пальцами. Харитин, сидя на кровати, смотрел на нее снизу вверх.
Потом он простодушно сказал:
— Я не умею.
— Я тоже, — ответила Софья и засмеялась.
Майор Мышецкий был обнаружен мертвым в Петербурге, на улице, неподалеку от клуба, куда он по четвергам ходил играть в карты. Смерть майора выглядела загадочной. Он скончался от колотой раны в области шеи. Следствие полагало, что майор был убит где-то в другом месте, поскольку следов крови на мостовой не было обнаружено.
Штабс-капитан Мышецкий очень бушевал в следственном управлении, требовал «навести порядок» и настаивал на том, что в смерти его брата повинна «эта чертовка» Думенская. Однако Думенская безвылазно сидела в те дни в Лембасово, так что штабс-капитану пришлось умерить свой пыл и отправиться в полк без всякой надежды на «осуществленное правосудие».
Тяжба по делу о завещании княжны началась и тянулась, однако выглядела она безнадежно: подкопаться к документу было невозможно. Не сохранилось даже намека на то, что княжна могла быть признана невменяемой; напротив, свидетельства лечащего врача старушки указывали на необычайную ясность ее сознания.
Третий племянник княжны, судейский чиновник по имени Казимир Мышецкий, продолжал заниматься делом и время от времени наведывался в суд. Большого энтузиазма он не проявлял, но и сдаваться так быстро, как его пылающие гневом братья, не намеревался.
Летом в заседаниях суда произошел перерыв, а осенью они неожиданно были отложены по просьбе самого Мышецкого, который вдруг начал сильно кашлять и решил уехать за границу. Он взял отпуск и отправился в Баден на воды.
Глава двадцать пятая
Осень в Германии похожа на рисунок из детской книги. Русского человека, однако, завораживает по преимуществу не столько фахверковая архитектура, сколько то обстоятельство, что природа в Европе до странного непохожа на нашу. Кажется — тот же дуб, но приглядеться — листья и мельче, и вырезаны совершенно по-иному. И клены выглядят иначе — ярче, причудливей. Одни только березы повсюду белоствольны и девственно-печальны. Зато, например, такое чудное дерево, как платан, в наших краях и вовсе не растет, а в Европе — пожалуйста; и обратно — до странного мало там елок. В общем, есть, над чем призадуматься. Иные мыслители из этого различия делают закономерный вывод об особенных путях развития России и, надо полагать, не слишком ошибаются.