Падение Софии (русский роман)
Шрифт:
— Оставьте, Матвей Сократович, — проговорил я, показывая ему тетрадь. — Я нашел то, зачем мы приходили.
Матвей даже не посмотрел в мою сторону. Он приложил лучевик к голове Белякова. Тот зажмурился.
Я испугался: вдруг Матвей сейчас выстрелит?
Но Матвей лишь сказал, совсем обыденным тоном:
— Вот видишь, Захария Петрович, как все удачно складывается. И тетрадку мы нашли, и тебя сейчас с собой заберем. Ты, главное, помалкивай и делай что велят, — глядишь, жив останешься.
—
— Мне терять уже нечего, — напомнил Матвей. — А вдруг выстрелю? Не играй с судьбой.
Захария перевел взгляд на меня. Я встал, отряхнулся. Мне все казалось, что с этой кровати на меня налипли какие-то соринки.
— Я не пойму, Трофим Васильевич, — болезненно морщась, произнес Захария Беляков, — какова ваша роль в этом деле? Вы молодой совсем человек, не бедствующий… Мне уже рассказали и про «Осинки», и про вашего управляющего… Вы пали жертвой…
— Во-первых, не пал, — сказал я. — Во-вторых, не жертвой. А про «Осинки» вы очень хорошо все знаете, коль скоро переписывались с моим дядей.
— Да, конечно… — Захария вздохнул. — Переписка. Нынешнее молодое поколение не замедлит ознакомиться с чужими письмами, не предназначенными, быть может, для посторонних глаз… Мне жаль, что вы так испорчены, несмотря на вашу молодость.
— Я не стану выслушивать обвинения в безнравственности от убийцы, — сказал я.
— От какого убийцы? — взорвался Беляков.
Матвей шевельнул лучевиком.
— Ну, полно врать, — сказал Матвей.
— Я не вру… — Беляков осторожно поднял голову и посмотрел на него. — Я никого не убивал.
Я поднял тетрадь.
— А вот это?
— Что — «это»? — Беляков сощурил глаза. У него задергалась кожа на виске. — Это просто мои экспедиционные письма. Они ничего не доказывают.
— Вы боялись, что они докажут, — сказал я. — Докажут ваши планы продать в рабство тридцать фольдов, которых вы заманили на корабль обманом. Поэтому вы вошли в ложу и убили Анну Николаевну.
— Да вы что! — закричал Беляков. — Я этого не делал!
— Не ори, — посоветовал Матвей.
— Клянусь, я не убивал ее, — чуть тише повторил Беляков.
— Трофим Васильевич, — обратился ко мне Матвей, — забирайте тетрадь и выходите наружу. А я отведу это… животное. — Он сжал левую руку в кулак и сильно ткнул Белякова в бок. В правой он по-прежнему сжимал лучевик, ни на миг не отводя дуло от беляковской головы. — Отвезем его в «Осинки» и там запрем. У вас найдется подходящее место?
— «Осинки» — большая усадьба, — сказал я. — Там всего довольно. Найдется и тюрьма.
— Превосходно, — одобрил Матвей Свинчаткин. — Ну, ступайте.
Я сошел вниз с тетрадью в руке. Мурин доедал щи. Завидев меня, Мурин поднял голову.
— Вернешься домой и приходи сразу
Мурин кивнул и спокойно вернулся к своему обеду.
Я ответил благосклонным кивком на поклон издали от трактирного хозяина и вышел на улицу. Мой электромобиль стоял возле входа, гладкий и синий, такой гармоничный и прекрасный в этом мире ошибок, недоразумений и несправедливости, что у меня даже слезы навернулись.
Бедная Анна Николаевна. Я сумел бы доказать ей, что эта вещь — не «дешевая мерзость». Она полюбила бы поездки на большой скорости. Я свозил бы ее в Петербург, мы посетили бы Кунсткамеру или еще какой-нибудь музей. А потом, вечером, Анна Николаевна угощала бы нас чаем и поглядывала бы добро и снисходительно. Она была женщиной, с которой возможна теплая, сердечная дружба. И на миг мне показалось, что она жива, что с нею ничего не случилось и скоро мы увидимся.
Мои размышления были прерваны появлением Матвея и Захарии. Захария, спотыкаясь, шел первым. Матвей с довольной ухмылкой в бороде шагал следом.
— Захария Петрович был так любезен, что согласился поехать с нами в «Осинки», — сообщил Матвей.
Вообще-то он вполне мог этого и не говорить, но удержаться не смог. Он просто сиял торжеством.
Беляков остановился возле меня, посмотрел прямо мне в глаза и процедил сквозь зубы:
— Вы горько раскаетесь в своих теперешних поступках, молодой человек. Вас будет глодать мучительный стыд.
— Вы это из собственного опыта мне говорите? — дерзко возразил я.
Захария покачал головой и полез в электромобиль. Матвей плюхнулся рядом с ним, а я устроился впереди, на водительском месте.
— Едем, — величаво распорядился Матвей.
Мы тронулись с места.
В Захарии Белякове меня смущало то, что он совершенно не был испуган. Он держался так, словно происходило какое-то едва ли не забавное недоразумение, которое скоро будет разрешено.
— Запрем его в каретном сарае, — сказал я Матвею. — Выводите.
Матвей грубо вытолкнул Захарию из электромобиля. Тот упал на снег. Пока Беляков поднимался на ноги, Матвей успел выбраться сам и снова навести на него лучевик. В мыслях я одобрил этот маневр.
— Слушайте, Свинчаткин, — проговорил вдруг Захария Беляков, — я наконец узнал вас. Вы ведь не мужик вовсе, а только притворялись, да и то не слишком искусно. Да, плохой из вас фигляр!
— Достаточно хороший, чтобы вы поверили, — возразил уязвленный Матвей.
— Я поверил лишь потому, что к вам не приглядывался, — ответил Беляков. — Вы не представлялись мне персоной достаточно значительной и интересной, чтобы уделять вам слишком много внимания.