Падение Святого города
Шрифт:
...... Необычные огни,— продолжал Конфас, все еще глядя на
псюльвенда в ожидании ответа.
Очевидный отказ Найюра говорить об этом действия не возы-мол. Людей вроде Икурея Конфаса, как понял вождь утемотов, смутить невозможно.
Однако их можно напугать.
Найюр сделал еще один большой глоток, пока глаза Конфаса следили за его чашей. В их взгляде была проницательность, оценка потенциальной слабости, но и тревога. Происшествие с колдуном испугало его. Найюр знал, что так оно и будет.
Интересно,
— Я хочу,— произнес Найюр,— поговорить о Кийуте. Конфас сделал вид, будто поглощен поданным блюдом. Он ел
с манерностью высшей знати Нансура — двумя вилочками, поднося каждый кусочек ко рту так, словно высматривал, нет ли в нем иголок. В нынешних условиях он, возможно, и правда этого опасался. Когда он поднял голову, веки его глаз были опущены, i ю радость скрыть трудно. С момента прибытия сюда его не отпускало какое-то... возбуждение.
«Он что-то затевает. Он считает, будто я уже обречен».
Экзальт-генерал пожал плечами.
— И что ты хочешь услышать о Кийуте?
— Мне вот что любопытно... Что бы ты делал, если бы Ксунну-рит не напал на тебя?
Конфас улыбнулся, как человек, который с самого начала понимал, к чему клонит собеседник.
— У Ксуннурита не было выбора,— ответил он.— В том и состоял мой план.
— Не понимаю,— сказал Тирнем, и изо рта у него при этом выпал кусок утятины.
— Экзальт-генерал учел все,— объяснил Сомпас с солдатской уверенностью.— Время года и потребности. Гордость наших врагов. То, что вынудит их напасть на нас. И прежде всего их надменность...
Сомпас бросил на Найюра быстрый взгляд, одновременно ядовитый и тревожный.
Из всех присутствующих генералов этот Биакси Сомпас больше всего озадачивал Найюра. Биакси традиционно соперничали с Икуреями, но этот человек постоянно лизал Конфасу задницу.
— Скюльвенды отвергают мужеложство! — с сильным акцентом вскричал генерал Имианакс— Считают его самым страшным оскорблением.— При этих словах он возвел очи к потолку, а потом глумливо уставился на Найюра.— Поэтому экзальт-генерал приказал публично изнасиловать всех наших пленников.
Сомпас побледнел, а Баксатас нахмурился, глядя на этого сварливого норсирайского дурака. Ареамантерас фыркнул от смеха прямо в чашу с вином, но не осмелился поднять взгляд от стола. Санумнис и Тирнем украдкой посмотрели на командира.
— Да,— беспечно ответил Конфас, орудуя вилочками.— Так я и сделал.
Долгое время никто не осмеливался произнести ни слова. Найюр с непроницаемым лицом наблюдал, как экзальт-генерал жует.
— Война,— продолжал Конфас, словно они вели непринужденную беседу. Он сделал паузу, чтобы проглотить кусочек.— Война — это как бенджука. Правила зависят от того, какой ты делаешь ход, не больше и не меньше...
Найюр не дал ему договорить. Он сказал:
— Война — это интеллект.
Конфас закончил есть
Найюр отодвинул свою тарелку.
— Тебе интересно, где я это услышал?
Конфас поджал губы и покачал головой. Промокнул подбородок салфеткой.
— Нет... ты был там. В тот день, когда я объяснял Мартему свою тактику. Ты ведь там был, да? Среди павших.
— Был.
Конфас кивнул, словно его тайное предположение подтвердилось.
— Мне вот что любопытно... Ведь мы с Мартемом были одни.— Он многозначительно посмотрел на Найюра.— Без свиты.
— Ты хочешь знать, почему я тебя не убил?
Экзальт-генерал хмыкнул.
— Я бы сказал, почему не попытался убить? Молоденький раб протянул руку из темноты и забрал тарелку
Найюра. Золото и кости.
— Трава,— сказал он.— Травы оплели мои руки и ноги. Они i фивязали меня к земле.
Где-то отворилась дверь. Он ясно различил это в их глазах — в глазах своих так называемых подчиненных. Отворилась дверь, и ужас встал среди них.
«Я вижу тебя».
Казалось, только Конфас ничего не замечает. Будто у него не хватало для этого органов чувств.
— Конечно,— усмехнулся он.— Ведь поле было моим. Никто не рассмеялся.
Найюр откинулся назад, глядя на свои огромные ладони.
— Оставьте нас,— приказал он.— Все.
Поначалу никто не двинулся, даже не посмел вздохнуть. Затем Конфас откашлялся. Сурово нахмурившись, он сказал:
— Делайте... как он сказал. Сомпас попытался возразить.
— Вон! — крикнул экзальт-генерал.
Когда все ушли, Найюр впился взглядом в точеные черты Конфаса.
«Найюр урс Скиоата...»
Конфас кивнул, словно все понимал.
— Я проиграл бы при Кийуте,— сказал он,— если бы верховрым вождем был ты.
«...самый яростный из воинов».
— Проиграл бы битву,— отозвался Найюр,— и не только. Конфас хмыкнул над чашей с вином, поднял брови и прогово-
рил:
— Полагаю, империю тоже.
Найюр с изумлением и интересом смотрел на него. У него не укладывалось в голове, что сидевший перед ним мальчишка — это и есть полководец, выигравший сражение при Кийуте много лет назад. Тот человек был непобедим. Он царил над полем битвы,
его имя застыло на губах бесчисленных мертвецов. Великий Икурей Конфас.
Это он, Лев Кийута. Шея у него такая же тонкая, как и множество других, сломанных Найюром.
Экзальт-генерал отодвинул тарелку. Он обратил на скюльвенда веселый заговорщицкий взгляд.
— А что живет в сердцах ненавистных врагов? Нет никого, кроме Анасуримбора, кого бы я презирал больше, чем тебя. И все же я нахожу некое успокоение в твоем присутствии,
— Успокоение,—хмыкнул Найюр— Потому что ты относишься к миру как к собранию твоих военных трофеев. Твоя душа ищет лести — даже во мне. Ты видишь себя во всем, как в зеркале.