Падение в бездну
Шрифт:
И всем сердцем пожелал, чтобы владетели Мована успели вложить шпаги в ножны.
ЗАТВОРНИЦА
— Известия, которые вы сообщили, весьма утешительны, — сказал падре Жан Леюни, директор римской коллегии ордена иезуитов.
Падре Михаэлис кивнул.
— Совершенно верно. Даже я не ожидал, что Франция так быстро капитулирует перед так называемой церковью реформатов.
Он замолчал, схватившись за сиденье: экипаж, в котором они ехали по Риму к собору Сан Марчелло, проезжал тряский переулок.
— Все
— Как такое возможно? — спросил падре Леюни.
— Я же вам говорил, — слегка раздраженно ответил Михаэлис.
Жан Леюни был бельгиец, и Михаэлис, как все французы, считал бельгийцев тугодумами. Это убеждение никак не могли опровергнуть ни массивное сложение собрата, ни его мясистое лицо.
— Сожжение Анны де Бург в декабре прошлого года не вызвало в народе большого сочувствия. Но в Амбуазе кардинал де Лорена переборщил. Повесить столько народу на окнах королевского жилища — акция мрачная и неуместная. Образ мертвецов, гроздьями свисающих со стен замка, потряс всю Францию.
— Отсюда и репутация беспощадных, закрепившаяся за Гизами.
— Именно так.
Михаэлис подумал, что Леюни вовсе не такой уж тугодум, как кажется.
— С этого момента кардинал де Лорена пошел на попятный, а с ним и королева. Роморантенский эдикт практически поставил еретиков под защиту гражданских законов, кроме случаев серьезных нарушений общественного порядка, и передал их под юрисдикцию церковных трибуналов, которые не могут вынести смертного приговора.
— Но это возмутительно, — прошептал падре Леюни.
— Хуже того. Это сигнал к замирению, в то время как идет война. Практически это капитуляция.
— И кардинал де Лорена воображает, что таким способом он вернет себе расположение населения?
— Совершенно верно.
Михаэлис наконец понял, что имеет дело с проницательным собеседником, хоть и с бельгийцем.
— Горе тому льву, который в драке спрячет когти: даже щенок поймет, что он струсил, и приготовится атаковать. Однако королевы намного умнее щенков, и, на мой взгляд, начался закат Гизов.
Экипаж пополз вверх. Михаэлис отодвинул плотно задернутую черную шторку и выглянул наружу. Лачуги уступили место роскошно разросшейся под июльским солнцем зелени.
— Как же красив Рим в такие дни, — вздохнул он. — в Париже два месяца льют дожди.
— Вы парижанин? — спросил Леюни.
— Нет, я провансалец и родился в климате, похожем на здешний. Рано или поздно, но я вернусь на родину.
— Если не ошибаюсь, Прованс еще сопротивляется ереси.
— Не особенно. К сожалению, у кальвинистов в Лионе очень сильная, давно основанная церковь. Оттуда они распространяются на юг. Но сторонников они себе вербуют, по счастью, только среди знати и буржуазии. Им не удалось проникнуть в среду батраков и крестьян, которые остаются верными католиками. В некоторых местах католики-батраки поднялись против гугенотов-господ. В Салоне-де-Кро невежественный мужлан, некто Кюрнье, благодаря нажиму крестьян даже стал вторым консулом.
— По-моему, это очень хорошо.
— Вовсе
Падре Михаэлис опять повернулся к окну, потом задернул шторку и серьезно посмотрел на Леюни.
— Послушайте, мы почти приехали, и мне надо знать ситуацию в деталях. Я немало попотел, удаляя Карнесекки из Венеции, где он нашел себе убежище. О том, чтобы вернуться во Францию, он и слышать не хотел. Тогда я сделал так, что он приехал в Рим в качестве приглашенного на Тридентский собор. Я надеялся, что инквизиция его сразу арестует, а он оказался в монастыре Сан Марчелло, приняв добровольное затворничество. Что же произошло?
Падре Леюни развел руками.
— Вы сами знаете. Новый Папа, Пий Четвертый, из дома Медичи, родственник Козимо. А Козимо всегда покровительствовал Карнесекки, который оказывал ему множество услуг. В результате новый процесс над ним спустили на тормозах. Карнесекки пришлось удалиться в Сан Марчелло, хотя теоретически процесс все еще идет. Истина в том, что, каковы бы ни были его результаты, никто не рискнет тронуть еретика, которого поддерживают великий герцог Тосканы и понтифик.
Михаэлис покачал головой.
— Здесь происходит то же, что и во Франции. Себе прокладывает дорогу партия терпимости и соглашательства.
— Да, но здесь дела обстоят хуже, потому что во главе этой партии сам Папа.
Леюни заметно понизил голос.
— Если бы шторки не были задернуты, вы бы увидели развалины палаццо инквизиции, которые мы только что проехали. После смерти Павла Четвертого римская беднота от здания камня на камне не оставила. В мае прошлого года Пий Четвертый издал буллу, прощающую всех жителей Рима, повинных в погроме. Это к вопросу о климате.
— Святой престол в этом городе, наверное, превратился в призрак.
— Честно говоря, нет. Великий инквизитор, Микеле Гизлери, человек поистине несгибаемый. Он приложил все усилия, чтобы отправить Карнесекки в тюрьму и на костер. Но, к сожалению, даже он не в силах противостоять превосходящим его силам.
— Микеле Гизлери, — прошептал Михаэлис. — Доминиканец, если не ошибаюсь.
— Да, но из умных доминиканцев. Он пользуется консультациями главного вдохновителя инквизиции Испании Диего Симанкаса. Это человек утонченный, оживший Эймерик. Не могу сказать ничего плохого ни об одном, ни о другом. Не их вина, что Папой стал Медичи.
Экипаж со скрипом остановился. Когда кучер открыл дверцу, Михаэлис долго моргал глазами, привыкая к яркому свету. Они оказались перед барочной церковью с грубо высеченными статуями и множеством украшений. Возвышавшийся рядом безымянный монастырь можно было спутать с домом священника. На ярком солнце от его белых стен шло золотистое сияние, и казалось, что это кирпичи раскалились добела.
Михаэлис и Леюни потянули цепочку колокольчика гостевого помещения, сплетенную из засохших стеблей вьющихся по стене растений. Сразу же прибежал высокий лысый монах.