Падение во грех

Alainara

– Еве нужно помочь излечиться не только от этой болезни, – тихо проговорила Эдельвейс, взглянув на Айона. – Но и от тех травм, что на её душе.

Грешник бросил мрачный взгляд на измученную, больную девушку.

– Для каждого, кто живёт в борьбе с миром, душевные травмы неизбежны, – сказал он спокойно, но с какой-то мрачностью. – Я помогу ей, насколько смогу. Но самое главное зависит лишь от неё.

– Да, – тихо сказал Эдельвейс, грустно опустив голову. – Я умею забирать и душевную боль… но только к Еве она всё равно вернётся….

Айон

хмыкнул, и вновь бросил взгляд на свою соратницу. Источник её ран носит имя Система… и её нужно уничтожить. Вот только хватит ли у этой девушке душевных сил на это, ведь как же часто она сдавалась, поддавалась слабости? Это предстоит узнать… лишь бы Ева выжила.

Эдельвейс, тем временем, чуть сцепила руки и тихо проговорила:

– Пожалуй, мне лучше пока уйти… постараюсь справится с той частью болезни, что я приняла на себя… нельзя, чтобы меня здесь кто-то застал….

Айон кивнул, чуть искоса посмотрев на девочку. На её лице появилась слабая улыбка, и Эдельвейс направилась к выходу из камеры, захватив свою лампу. Вновь воцарилась тьма. Привычная тьма и тишина, которую теперь нарушало лишь хриплое дыхание Евы.

Ева… необычная девушка… некрасивая, порой слабая… однако всё-таки ей хватило силы принять Мечту и пожертвовать ради неё всем. Немногие способны на такое. А именно это и только это Айон мог оценить в других. Только безграничную жажду достичь Мечты, цели, что похожа на его собственное вечное одержимое стремление, на его борьбу со сковавшей всё Системой. Достичь победы, пожертвовав всем остальным. Только таким мог быть его истинный, ценный союзник.

Тут из груди Евы начали доносится слабые стоны… и, кажется, девушка вновь заметалась в бреду.

– Я вижу место… – хрипло проговорила она. – Свободное место… – в её голосе звучала какая-то мучительная радость, но потом девушка вновь болезненно застонала, и громко вскрикнула: – Больно!!! Больно!!! Как же больно!!!

Айон нахмурился. Ему было что сказать ей на это… вот только услышит ли? Впрочем, попытаться стоит.

– Ева, вспомни своё детство, – проговорил Грешник негромким, вкрадчивым голосом. – Как ты шла к цели, несмотря ни на что. Разбей всю боль и преграды.

Ева что-то застонала. Как-то глухо, но прежней муки уже не чувствовалось… дыхание вдруг стало иным, не таким хриплым. Девушка шевельнулась, и Айон вдруг ощутил её осмысленный взгляд.

– Что со мной? – послышался слабый голос.

Ева пришла в себя….

Меня окружал кровавый туман. Грудь болела, казалось, тысячи острых когтей впились в моё сердце. Болела душа. Болело сознание. Затуманенное бредом, его, тем не менее, словно пронизывала ясность. Какие бы жуткие, сюрреалистичные картины не вставали передо мной, они на самом деле были правдивы. Это была мучительная правда мира, его истинное лицо.

Среди тисков и цепей, среди измученных лиц рабов, вновь и вновь я видела лица родных. Как всегда искажённые ненавистью, как всегда проклинающие меня….

Помню

я и лицо Кэсси. Бледная кожа в обрамлении рыжих волос, испачканных кровью. Помню я эту кровь на своих руках… вечная мука, вечная рана… вечно ощущать себя монстром, чудовищем… но продолжать жить ради Мечты… ради этой проклятой Мечты….

Уже просто невыносимо! Просто невыносимо видеть её перед собой! Прекрасное видение свободы, прорываясь сквозь кровавый бред, мучает меня ещё сильнее, чем кошмарные картины….

– Я вижу место… свободное место… – шепчу я, хоть грудь и болит от каждого слова. А видение уже настолько ранит меня своей красотой, своей ясностью, что я, больше не выдержав, кричу: – Больно!!! Больно!!! Как же больно!!!

И вдруг сквозь кровавый бред прорывается спокойный голос. Он делает мучительно-прекрасное видение ещё более мучительным, ранящим меня, но словно возвращает к жизни истерзанную душу:

– Ева, вспомни своё детство. Как ты шла к цели, несмотря ни на что. Разбей всю боль и преграды.

Вспышка боли, ясность сознания… кровавый бред, кровавый туман уходят… передо мной вновь тёмные стены камеры… всё тело рвёт на части, но я, кажется, могу дышать… я жива… я ещё жива….

Глаза ещё не могут свыкнуться со мраком… я ощущаю, что лежу на лежанке для заключённых, укутанная во что-то… в какую-то грубую ткань, но мне от неё тепло….

И вот я чувствую на себе его взгляд… и вижу белые волосы, словно светящиеся во тьме….

– Что со мной? – произношу я слабым, хриплым голосом. У меня создаётся впечатление, что я куда-то лечу, а туман вновь застилает мои глаза….

Но я жива… всё же, я не умерла….

– Ты заболела на каторге, – говорит спокойный голос Айона. – Лучше тебе пока не вставать, вряд ли твоё тело это выдержит. Эдельвейс поможет тебе, заберёт твою болезнь.

Эдельвейс… ах да, её способности… вот почему… вот почему я ещё жива….

Ещё жива… и буду жить… Мечта… ах, если бы не было так больно… несколько дней прошло без записок Айона, без его поддержки… несколько дней, в которых была только ненависть в бреду и боль наяву… лишь мрачное, жуткое желание Смерти… как же трудно… как же трудно поверить… как же трудно поверить теперь в Мечту….

Айон….

Я чувствую на себе его взгляд… чувствую его энергию и волю, его свободу… только он ещё поддерживал меня в этой отчаянной пропасти… только он… как же я могла жить без него там, в этой Могиле?

Больше не могу…..

Не обращая внимания на боль, головокружение, заволакивающий сознание туман, я поднялась с лежанки и так быстро, как только могла, добралась до Айона. Туман вновь стал становится кровавым, но я не обратила на это внимание, обхватив двумя руками шею Грешника, и уткнувшись ему в плечо. Больше не было сил сдерживать слёзы, и они потекли по щекам.

Я почувствовала, как Айон тихо вздохнул.

– Иди, ляг обратно, – сказал он спокойным, но несколько строгим голосом. – Ты должна поправиться для начала.