Падение во грех
Шрифт:
====== Глава 22 ======
Репетиции шли своим чередом, и вскоре я поняла, что они доставляют мне настоящее удовольствие. Я жила только ими и ради них. Даже на ненавистных, скучных, давящих уроках у меня то и дело пробегала на лице улыбка, едва я вспоминала о своей пьесе. Это всегда очень помогало мне… уроки проходили мимо, ни одно слово не оставалось у меня в голове. О да, конечно, учебных знаний у меня не прибавлялось, и я знала, что всякие там контрольные-экзамены я всё равно завалю. Но это дарило мне своеобразное удовольствие, ощущение, что я не подчиняюсь общим правилам,
Когда я не следовала правилам, когда я делала то, что мне нравится и думала о том, что мне нравится, я чувствовала, что действительно живу. Ещё задолго до того, как у меня появилась Мечта, я уже любила на уроках нарочно думать о чём-то, совсем к ним не относящимся. Сколько бы учителя и родители не говорили мне, что я должна быть сосредоточенной, должна учиться лучше, должна на уроке слушать учителя, а не наблюдать в окно за облаками или рисовать корявые картинки, я всё равно продолжала поступать по-своему. Потому что иначе жизнь была бы совсем невыносима.
Хотя, в последнее время она мне и казалась такой. Я повсюду видела цепи Системы. Для всех других такая жизнь была самой обычной, банальной… для меня же она казалась пыткой. Все ненавидят школу, и ненависть к ней обычно считается «пустячной проблемой подросткового возраста». Но у меня всё было иначе. Я ненавидела не только школу, я ненавидела всё, что окружало меня: все серые дома, весь вонючий воздух, каждого человека в школе, каждый мерзкий урок. Я знала, что это всё не закончится выпускным балом, что весь этот бал – лишь мишура и глупость. Что дальше ждёт лишь бессмысленная работа, вечный круг суеты, вечная ложь, вечная Система. Что всё существование человечества сводится лишь к работе и учёбе. И я не хотела так жить.
Я ненавидела не школу, я ненавидела весь этот суетящийся, прогнивший мир. Я ненавидела цепи, всё это рабское подчинение, которое никто, кроме меня, не хотел замечать. Я чувствовала это всем сердцем, я осознавала всё, что меня окружает, в отличии от остальных, тех, кто ненавидел это всё лишь интуитивно.
И всё это делало меня чужой.
Жизнь становилась всё тяжелее, всё невыносимее… хотелось лишь одного – умереть. Но как же было замечательно, что моя пьеса победила… она и только она давала мне силы жить дальше, улыбаться, радоваться хоть чему-то… она дарила мне надежду… что я больше не буду одна….
Конечно, мне ещё очень помогал Кристофер. Если честно, сама я ему так и не сказала о своих идеях. И я так и не узнала, какие он сделал выводы из моей пьесы. Понял ли он о чём там говорится? Или всё-таки нет? Но того, что Кристофер уже говорил мне, того, что он понимал мне было пока достаточно.
– Мне сложно объяснить тебе всё, – говорила я ему. – Я слишком много узнала, слишком много, чтобы объяснить это другим… чтобы объяснить, в чём причина… никто не прислушивается ко мне….
– Может быть, тебе кажется, что никто не прислушивается? – спрашивал Кристофер, подпирая щёку и глядя на меня внимательными чёрными глазами.
– Нет, я же вижу, что они точно не верят… –
– Если бы все были во всём согласны, так было бы неинтересно, – усмехается Кристофер.
Я начинаю чувствовать боль. И всё же….
– Может быть… но слишком больно, когда с тобой не согласен никто, – говорю я, глядя на Кристофера молящими глазами. Возможно, нельзя согласится во всём… но ведь сейчас почти что все уверенны в правильности Системы. Значит, также все могут быть уверенны в правильности свободы… но этого нет. И этого не будет… и мне всё труднее, всё больнее уживаться с людьми….
– Не воспринимай всё так близко к сердцу, – говорит Кристофер с чуть ироничной улыбкой.
Я снова грустно опускаю голову:
– Но я даже не знаю, что мне делать… как справится со всем этим….
– Нужно больше верить в себя, – говорит он мне, я внимательно на него смотрю.
– А как верить? – спрашиваю я, нервно теребя спутанные волосы.
– Может тебе стоит прислушаться к себе? Тогда ты сможешь это понять, – говорит он, всё также иронично улыбаясь и глядя на меня. И я пытаюсь обмануть себя, пытаюсь верить, что это взгляд Айона. Что это он так смотрит на меня. И Кристофер становится мне необходим, как наркотик.
Страдающая, умеющая сопротивляться одноклассникам, но не всему миру, я нуждалась в Кристофере, нуждалась в его непоколебимой воли и я просто вцепилась в него, как пиявка.
Нет, я не думала ни о чём, похожим на любовь. Чужой нельзя любить. Я ничего не ждала от него. Мне не нужна была какая-то там ответная любовь. Но мне нужно было его присутствие, его разговоры, его слова. Необходимы, словно наркотик.
У нас с Кристофером и никогда не было ничего, кроме долгих разговоров, иногда умных, иногда довольно простых. Но без этих разговоров я не могла жить. Просто не могла.
Мне он был нужен, мне нужно было слышать его голос, а иногда было достаточно даже одного взгляда. Я ждала его на репетициях, ждала после уроков, и ужасно злилась, если его не было. Причём, говорила ему это прямо.
Дело было в том, что я не могла скрыть свою зависимость от Кристофера. Я говорила ему, что начала больше радоваться жизни, когда стала с ним общаться, что мне всё время надо его видеть… я вела себя, как сумасшедшая.
Теперь я понимаю, что мне не стоило тогда вести себя так. Я совсем не нужна была Кристоферу, ему никакой пользы от меня не было. Ведь хоть у него было много общего с Айоном, главного, всё же, не было.
Мечты.
И поэтому неудивительно, что со временем я надоела Кристоферу.
Но это произошло потом. Сначала всё в моей жизни, казалось, налаживается. Спектакль получался именно таким, каким я хотела, и даже с Мэрил и Тиной я не конфликтовала больше. Я перестала питать к Тине неприязнь, испытывая к ней лишь равнодушие. Впрочем, как и она ко мне. А от общения с Мэрил научилась даже получать удовольствие. Было забавно наблюдать, какую колкую фразу или пакость она придумает на этот раз и как отреагирует, когда увидит, что это совершенно не производит на меня впечатления.