Падение во грех
Шрифт:
Чем бы и кем мне ни потребовалось бы пожертвовать, кого бы мне ни пришлось бы огорчить….
Даже родных….
Надо ли говорить, что все мои выходки не могли долго замалчиваться администрацией школы. Конечно же, родители узнали обо всём.
Я сидела в своей комнате, на подоконнике, рассматривая серый, унылый, суетливый, глупый мир. Его вид причинял сильную боль моей душе, без того полной отчаяния, но это всё же было лучше так… лучше так… чем заниматься теми обязанностями, которые возлагает на меня Система….
Тут
Но он, уверенный, что прав в своих взглядах на мир и на воспитание, подошёл к окну и, опёршись на подоконник, навис надо мной.
– Ева, – проговорил он резко. – Объясни мне, что ты вытворяешь в школе?
Я тяжело вздохнула. Значит, он всё узнал… с отчаянной боль в душе я отвела глаза от отца, чувствуя лишь, как бесконечно устала от всего этого мира.
– Ну, я тебя слушаю, – продолжал холодно мой отец. Но я по-прежнему ничего не отвечала. Что я могла ответить? Что я ненавижу Систему, сковавшую наш мир? Что я не хочу жить в этой суете, среди этого мерзкого человечества? Что я чувствую себя птицей, запертой в клетке, что я ненавижу людскую жизнь?
Слишком сильна моя боль, чтобы говорить об этом человеку, который, я знаю, не поймёт меня. Да даже если допустить хоть малую вероятность, что он поймёт… всё равно слишком велик страх быть непонятой. И уж точно он проклянёт меня, когда поймёт, что мои идеи – это идеи Айона….
– Я жду ответа, Ева Магдалена Ремингтон, – отец не оставлял меня в покое, но я просто не могла ничего из себя выдавить. Просто не могла.
Отец нахмурился и отступил от меня на шаг.
– Значит, так, – сказал он строго. – Всю неделю ты будешь заниматься, ты у меня носа не поднимешь от учебника. Начинаешь прямо сейчас. Никуда ты у меня не пойдёшь, ни к друзьям, ни на какие-то там праздники или вечеринки. И попросишь у всех учителей прощения за своё поведение.
И отец вытащил учебник по геометрии, бросил его мне на колени и вышел из комнаты.
Я же перевела взгляд на окно. Из груди против воли рвался какой-то странный, истерический смех. Я ощущала горькую боль, злую иронию, странную радость….
Домашний арест… никуда ни с кем не пойду… ничего не смог придумать интереснее? Мой отец совсем не знает меня! Иначе бы заметил, что последнее время я выхожу из дома только, чтобы дойти до школы! Как глупо! Как смешно!
Я кинула взгляд на учебник. Даже один его вид вызвал у меня настоящий приступ боли, ощущение оков Системы, и я отшвырнула учебник подальше, в самый далёкий угол комнаты. Смех не отпускал меня, меня всю трясло в приступе. Я любила отца… любила так, что он знал, что может заставить меня делать, всё, что угодно, но он никогда не злоупотреблял этим. А теперь….
Да, я знаю, с обычной, привычной точки зрения он абсолютно прав. Заставить подчиняться
Но я была чужой. Чужой для всей Системы.
И я знала, что как бы я ни любила отца, он не заставит меня подчиняться. Это просто против моей сути, против огня, сжигающего душу. Я просто физически не могу заниматься.
Через полчаса отец снова пришёл ко мне. Учебник, лежащий в углу и дочь, трясущаяся в приступе хохота на окне явно его не обрадовали.
И он сделал то, чего раньше никогда не делал.
Он схватил меня за волосы и стащил с подоконника, силой усадив за письменный стол. Затем поднял из угла учебник, бросил передо мной и дал мне такой подзатыльник, что я ткнулась носом в раскрытую страницу.
– Сейчас же заниматься, я сказал! – вскричал отец.
Но дело в том, что чтобы он ни делал, я не чувствовала страха. Я была в таком истерическом состоянии, что просто была не способна его чувствовать. И ничто на свете не могло заставить меня подчиняться… как бы на меня ни давили, чтобы со мной ни делали, я бы всё равно не стала поступать так, как они хотят… просто не стала бы….
И я, вскричав что-то нечленораздельное, вырвала несколько первых попавшихся страниц из учебника, и разорвала их на куски.
И тогда отец ударил меня, влепил пощёчину со всей силы. Я ударилась виском об стол. Но даже это нисколько не произвело на меня впечатления, нисколько не подавило меня. Я дошла уже до своего предела. Я уже почти сошла с ума.
Я схватила со стола нож для резки бумаг, которым, пожалуй, вряд ли можно было действительно причинить вред. Но мой поступок и слова просто вогнали отца в шок… я вскочила на стол, выставив перед собой нож.
– Не подходи ко мне! – вскричала я почти в исступлении. – Или я убью тебя!
От неожиданности отец не мог пошевелиться, не мог сдвинутся с места. Я увидела, что дверь в мою комнату открылась. На пороге собрались все члены семьи: мама, близнецы, Хроно, Сателла, Эрик… должно быть, они услышали шум, вот и пришли. И их мой поступок тоже вогнал в шок.
Мама стояла бледная, почти неживая, прижав ладонь ко рту. Уверена, что у неё должен был вот-вот начаться приступ головной боли. Близнецы плакали, Эрик и Сателла просто замерли на месте, Хроно бормотал несвязанные слова:
– Ева… Ева… что ты делаешь… Ева….
И я бросила нож на стол и побежала прочь, едва не сбив с ног всех, кто замер на пороге моей комнаты. Я слышала, как отец кричал, чтобы я остановилась, но это лишь заставило меня бежать быстрее. Я больше не могла. Я перешла все пределы. И могла лишь поступать всем на зло.
Я выбежала на улицу, перебежала через дорогу, не обращая на гудки машин. Я не чувствовала даже своего обычного страха перед ними. Я забежала на подстриженный газон перед соседним домом и упала на колени. Жуткие, грозовые чувства владели мной.