Падший враг

Шэн Л. Дж.

Нина. Безнадежная, рискованная, мечтающая провинциальная девушка.

Дверь в театр распахивается. Краем глаза я вижу демоноподобное существо. Высокий и темный, заполняющий кадр, словно черная зияющая дыра.

Энергия в комнате меняется. Волоски на моей руке встают дыбом.

Я заставляю свое внимание вернуться к Рахиму.

Сосредоточься. Сосредоточься. Сосредоточься.

Тригорин и Нина дерутся. Я произношу свои реплики. Но я больше не сияю под театральным светом. Холодный пот собирается на шее.

Кто этот человек, который только что вошел? Это тихая репетиция, закрытая для публики.

Лукас и его помощник до сих пор не заметили злоумышленника. Но я, кажется, настроилась на него, когда он спускается по лестнице к сцене. Он не один. За ним кто-то следует. Его движения гладкие и плавные, как у тигра.

Тригорин находится на грани срыва. Нина солдат впереди.

Я говорю Рахиму, что люблю его. Что я подарила ему ребенка. Мои глаза обжигают непролитыми слезами. Эта часть похожа на копание в собственном животе ржавой ложкой. Это та часть, где Нина смиряется со своим поверхностным, искусственным существованием.

Я в середине своего монолога — того самого монолога — который каждая начинающая актриса произносит перед зеркалом в своей спальне, используя расческу вместо микрофона, — когда краем глаза вижу, как Лукас вскакивает на ноги. Он срывает с головы свой берет и сжимает его, как нищий, ожидая, пока высокая фигура подойдет.

— Снято . . .снято! — он маниакально кашляет. — Дубль десять, ребята.

Мы с Рахимом останавливаемся. Мой взгляд останавливается на двух мужчинах, вошедших в театр.

Когда я вижу его лицо, острые грани его челюсти, черные радужки, ни одна часть меня не удивляется.

Он единственный человек, от одного взгляда которого у меня мурашки по коже и во рту пересохло. Одно его существование выворачивает меня наизнанку.

Арсен Корбин.

Он выделяется, как койот в курятнике, одетый в пару черных узких брюк, туфли с кожаными ремешками и кашемировый свитер. Может быть, это слишком далеко, чтобы сказать, но он не выглядит слишком убитым горем с того места, где я стою. Никаких явных предательских признаков налитых кровью глаз, нечесаных волос или пятичасовой тени.

Этот мужчина одет в пух и прах, недавно был у своего парикмахера, тщательно выбрит и идеально вписался бы в модный гала-концерт.

Я хочу на него наброситься. Кричать ему в лицо. Сказать ему, что он ужасный человек из-за своего поведения в ту ночь, когда мы узнали, что наши близкие пропали.

— Винни? — Лукас нетерпеливо изгибает бровь. — Ты слышала, что я сказал?

Он хочет, чтобы я ушла. Что бы здесь ни происходило, это личное. Но я не могу двигаться. Мои ноги мерзнут на изношенной сцене.

— Она услышала. У нее, должно быть, свело ноги от постоянного стояния. — Я слышу, как Рахим добродушно хихикает. Он берет меня за руку и тащит за кулисы. Мои ноги скользят

по дереву.

Сквозь зубастую улыбку Рахим шипит:

— Пожалуйста, скажи мне, что ты в порядке. Я пропустил урок по оказанию первой помощи, который они заставили нас пройти, когда я работал спасателем в Хэмптоне. Не самое гордое мое признание, но я понятия не имею, что делать, если у тебя инсульт.

— У меня… у меня нет инсульта, — умудряюсь заикаться я.

— Слава Богу. Нам всем не помешало бы больше печенья твоей бабушки.

За кулисами Рене, играющая Ирину, протягивает мне пластиковый стаканчик с водой. Слоан, который играет Константина, приглашает меня сесть на складной стул рядом со стойкой, полной костюмов.

Слоан кладет руки мне на плечи.

— Сейчас глубокий вдох. Она астматик? Аллергик? Нам нужен «Эпипен»? —Он поворачивается к Рахиму.

Рахим беспомощно пожимает плечами.

— Ни то, ни другое, — отвечаю я, все еще дрожа, хотя не думаю, что Арсен даже заметил меня. — Просто немного устала. Извините.

— Что это было? — Рене поднимает бровь.

— У меня только что была ужасная судорога в ноге. Я даже пошевелиться не могла, — нагло вру, в знак благодарности поднимая пластиковый стаканчик, отпивая глоток воды. — Я чувствую себя лучше сейчас.

— Иногда у меня случается это посреди ночи. — Слоан сочувственно кивает. — Ты должна принимать добавки с магнием. Жизнь меняется, девочка.

— Кто был этот парень? — Рахим — молодой, эффектный, с одним провальным бродвейским шоу за плечами — указывает на сцену. — Он просто вошел туда, как будто это место принадлежит ему.

— Это потому, что так и есть, — невозмутимо говорит Слоан, который выглядит как любой блондин-сердцеед, которого вы видели в кино. — Арсен Корбин. Горячая шишка с Уолл-Стрит днем, владелец половины города ночью. Хотя не знаю, что привело его сюда. Ему плевать на этот маленький театр. Он не артистичный тип. Наверное, просто пришел сюда, чтобы поиграть и напомнить Лукасу, кто дергает за ниточки кошелька.

— Какого кошелька? — Рене горько говорит. — Это свалка, и он не тратит на нее ни копейки.

— Откуда ты все это знаешь? — спрашиваю я Слоана.

Слоан пожимает плечами.

— Люди говорят.

— Ну что, говорят, что он абсолютный, ужасный придурок? — Я выдыхаю, не в силах сдержаться.

— Вообще-то да, но теперь, когда ты упомянула об этом, я хотел бы выпить чаю. — Глаза Слоан проясняются. — Я еще ни разу не слышал, чтобы ты сквернословила, малышка Винни. Он должно быть ужасен. Что он сделал? Что еще важнее - кому он сделал? Этот человек восхитителен.

Мои коллеги знают, что я молодая вдова, но мало что знают о Поле. Они не знают о его возможном романе с Грейс. Они не знают, что нас с Арсеном связывает ужасная трагедия.