Падший
Шрифт:
И Сурок, как хренов зомби, внезапно бросился на меня. Я не ожидал такого, и ему легко удалось схватить меня за горло, притом его чёртовы руки оказались настолько длинней моих, что как бы я ни старался, а достать его в ответ не получалось. Я опешил, потерял равновесие, и мы повалились на округлый диван у внешней стены. Твою мать, да ему почти хватало сил продавить Имя Измаил! Я дышал почти без труда, но вот скинуть патлатого с себя, отцепить его мёртвую хватку вообще не получилось никак!
Имя Абитус сработало на нас обоих. Секунда, и мы провалились сквозь диван, пол и стену, с высоты второго этажа рухнув на асфальт плашмя, и Имя Измаил окончательно
На улице шёл сильный дождь… Тёплый. Очень тёплый. Как… кровь. Кровь… Кр-р-ровь!
Кажется, я что-то говорил, когда бил его. Негромко, только чтобы слышал он, этот омерзительный приспособленец с трясущейся перепуганной душонкой, заклеймённой слабостью к старым содомитам. Когда кулаки стало слишком больно, я начал его топтать, жалея только об одном - что подошва кроссовок чересчур мягкая. Я бил его и бил, целясь в прыщавое скуластое лицо, пока меня, наконец, не отвлёк вспыхнувший у него на впалой груди свет. Это был Пламень. Я видел его, но побрезговал поглощать. Сурок замер и больше не шевелился.
В конце концов я пошёл прочь. И чем дальше оказывался от клуба, чем больше приходил в себя, тем сильнее ускорял шаг. Вперёд меня гнал образ лежащего в растекающейся кровавой луже Сурка. И прилипший к спине ледяной ужас.
Ведь я только что убил живого человека.
Глава 19
Меня настигло одно из тех пробуждений, когда тебя будто бы заново “включают”, насильно вытаскивают из абсолютного ничего и заставляют опять существовать. Какое-то время я пытался сообразить, где нахожусь. А когда понял, что лежу в кровати Леры, задался закономерным вопросом - почему все террариумы с живностью либо открыты и пусты, либо попросту разбиты. Среди осколков на ковре валялась пустая бутылка ноль-семь, судя по этикетке, явно не из-под Пламени. Это была водка. Много чёртовой водки.
Неимоверным усилием воли я повернул вселенную на девяносто градусов - сел. Похоже, я вчера вусмерть нажрался после того, что произошло у клуба. Ещё б, неудивительно. Я помнил только, как зашёл в какой-то бар, где залпом влил три по пятьдесят вискаря, следом заказал ещё столько же, потом в два раза больше, а дальше - занавес. Даже странно, что нисколечко не болела голова. Один лишь убийственный сушняк решил сопровождать меня этим утром. Ну и тревожное, пока ещё не до конца оформившееся чувство, похожее на стыд.
В коридоре второго этажа я вспомнил, как шёл спать в Лерину комнату, просто божественно подражая лунной походке Майкла Джексона. Притом под аккомпонимент собственного же битбокса, с которым выходило явно хуже, но и там я был весьма неплох. Перед глазами то и дело всплывало красивое лицо ведьмы, разные глаза которой увеличивались по ходу вечера. Она-то как раз, судя по доносившимся с первого этажа звукам, чем-то громко сейчас и занималась внизу.
Спустившись, я первым делом подумал, что от вторжения вампира с ягой дом получил меньше вреда, чем от того, что случилось тут вчера. Лера усиленно тёрла шваброй светлый линолеум, пыхтя и отдуваясь. Почти по всему первому этажу виднелись следы чего-то красного и липкого. Досталось не только полу, но и столику, стойке, дивану и крутящимся стульям. Немного даже потолку.
— Эт чё?..
– попив минералочки из холодильника, я вдруг вспомнил, что существует такая штука, как презумпция невиновности. Никто ж не доказал ещё, что ведьма убирает именно
— А ты не помнишь? Это, чел, варенье, - фыркнула Лера.
– Ты припёрся вчера с целой авоськой клубничного варенья. В половине третьего ночи.
— Я?!
– нужно выдумать хоть что-то вразумительное, пока я снова пью минералку!
– А где я взял варенье ночью?
Лера начала тереть пол ещё сильней, и я понял, что промахнулся с вопросом. Но ведь я правда ничего не помнил! Почти нечего…
— Купил, наверное. Я-то откуда знаю. Ты был в слюни, чел, и на любой мой вопрос говорил, что я слишком красива для всего этого дерьма!
Ага, ну не всё так плохо… Я прошёл к стойке, сел на барный стул, но когда он вдруг прокрутился подо мной, понял что погорячился и перебрался на диван, где едва не вляпался в липкое пятно. Лакированный столик выглядел так, словно бы на нём ночевала линяющая кошка, страдающая ночными кошмарами. Помимо чёрной короткой шерсти, он весь был в царапинах и сколах.
— А почему варенье… повсюду?
— Ну-у… в какой-то момент ты решил, что оно - лучшая приманка.
— Приманка? Для кого?
— Для выпущенных чуть ранее на свободу повстанцев.
— Кого, блин?
— Повстанцев, чел, повстанцев. Мышей, крыс, скорпионов, американских тараканов, парочки дорогущих сольпуг, которые теперь, наверное, до икоты доведут соседей. Повстанцев!
– Лера сделала обобщительный жест рукой.
— А со столом чё?
— Это вы так с Петровичем контакт налаживали. Один стук означал у вас “да”. Два стука - “нет”. Он-то лапами стучал. А ты почему-то решил, что для этих целей лучше всего подойдёт молоточек для отбивных, - она явно закипала.
– И нормалёк так наладили-то контакт! Под самый конец вы с ним до азбуки Морзе дошли. И даже сбацали хитяру Лепса “Рюмка водки на столе”. Азбукой, сука, Морзе.
Если секундой раньше я решил просто втянуть голову в плечи и особо не отсвечивать, то когда она это сказала, не удержался и необдуманно ляпнул:
— Лепса?.. Но я ж не знаю песен Лепса…
— А, то есть азбуку Морзе ты, значит, знаешь, да?!
– взорвалась ведьма и с разъярённым шипением швырнула в меня перемазанную вареньем швабру.
На всю первую половину дня я угодил на каторгу - помогал Лере приводить логово в порядок. Она пыхтела и злилась ещё долго, напрочь отказываясь признать, что дом в состоянии восстановить первоначальный вид едва ли не по щелчку пальцев. Ей прямо нужно было, чтобы я прочувствовал всю глубину свершённого мной злодеяния. Особенно она обиделась за сольпуг. Ведь паука-верблюда, как их ещё называют, не так просто купить в Сибири, а уж пару, которая бы настолько хорошо начала оставлять потомство - и подавно.
В итоге гнев таки сменился на милость. Выбрав момент, я рассказал Лере всё, что со мною произошло. По-порядку, стараясь не упустить ничего, от самого момента, когда я, только уложив её спать, открыл пиво и первый раз повстречал Петровича. О звонке Разумовского, о котором, судя по реакции, она знала не меньше, чем её брат. О нашей с ним милой беседе в его бронированном “мерсе” с невидимым водилой. О его условиях, конечно же. Она слушала внимательно, не перебивая. Когда я упомянул, что до смерти забил пусть и орденца, пусть и перебежчика, но - живого человека, она вдруг обняла меня и почти по-матерински чмокнула в макушку, не сказав ни слова. Странно, но этот её жест меня успокоил. Как если бы для того, чтобы я перестал грызть себя, мне требовалось просто чьё-то понимание, что я не чудовище, просто так вышло.