Пагубная любовь
Шрифт:
Тут аббат внезапно смолк, широко раскрыл глаза, поднял очки на лоб, потер пальцем веки, снова надел очки и, обращаясь к сыну Марии, сказал:
— Мальчик мой, что за имена проставлены на этой бумаге?
Юный плотник прочитал:
— «...между женихом и невестой совершенных лет — Белшиором Бернабе, сыном неизвестных родителей, и Марией Лопес, законной дочерью Силвестре Лопеса и...»
— Что это значит? — воскликнул аббат. — Господи! Что все это значит?
— Белшиор Бернабе — это я, — сказал юноша с самым искренним изумлением.
— Белшиор Бернабе — это твой отец, сын мой! — воскликнул командор, обнимая его; одновременно он взял руку Марии и прижал ее к груди, а затем поднес к своим
Она испустила пронзительный, радостный крик — так кричат заключенные, так кричат навеки лишенные чести, неожиданно увидевшие прорезавший мрак небесный свет и восстановление своей чести. Она хотела убедиться, что это он, она ощупывала его лицо, но свет в ее глазах и ясность ее сознания помутились. Она просила света, просила Бога, чтобы он не дал ей умереть, и без чувств упала на грудь к Белшиору.
Мария заслужила свое счастье — она была святая: двадцать лет она безропотно терпела обиды и не восставала ни против неумолимой жестокости отца, ни против безмолвия небесных сил. Она уповала на Бога, уповала всегда. Она призналась, что мечтала именно об этом — о появлении Белшиора и о восстановлении своего доброго имени.
Она рассказала обо всем этом аббату, супругу и сыну у дверей храма, и старик с мокрым от слез лицом сказал:
— Дети мои! Я вас крестил, я вас и обвенчаю. А вы похороните меня: ведь у меня нет никого на свете.
Белшиор Бернабе в качестве приданого своей жены потребовал загон для быков, построенный на месте того дома, куда его принесла и где согрела его на своей груди ткачиха. Здесь, где когда-то был приют чистой молитвы, теперь стоит особняк, где живут такие же божественные чувства, только они стали еще более глубокими благодаря счастью, обретенному в любви. Особняк командора Бернабе виден издалека; ну а на близком расстоянии и внутри особняка пышность архитектуры и обстановки исчезают в свете бессмертного творения человека — добродетели. Здесь живет и ушедший на покой аббат церкви во имя Пресвятой Богородицы; его разбил паралич, но каждое утро Белшиор-младший переносит его с постели на кресло, которое сам же ему и сделал; юноша не стал отказываться от своего призвания к плотничьему ремеслу и сейчас мастерит для своего старичка новое кресло на колесиках и пружинах.
ЛАНДИМСКИЙ СЛЕПЕЦ
Перевод А. Богдановского
97
Виконт де Оугела Карлос Рамиро Коутиньо (1830—1897) — португальский писатель, автор исследования о Жиле Висенте.
I
Тринадцать лет тому назад, душным августовским вечером, в этом самом кабинете, на этом диване сидел Ландимский слепец. Черты его никогда не изгладятся из моей памяти.
Имя Антонио Жозе Пинто Монтейро, стоявшее на визитной карточке, которую я держал в руке, было мне неизвестно.
В Сан-Мигел-де-Сейде мне впервые предстояла встреча с человеком, который предварял свой приход визитной карточкой.
— Кто это? — спросил я слугу.
— Ландимский слепец.
— Кто он такой?
Слуга, желая дать исчерпывающий ответ, кратко сказал мне, что это слепец, словно речь шла об исторической личности, знаменитой именно своей слепотой, — о Товите [98] , Гомере, Мильтоне или о ком-нибудь еще в том же роде.
98
Товит — персонаж библейской Книги Товита, ослепший, но впоследствии чудесным образом исцеленный.
Я велел проводить его в кабинет. Вскоре послышались шаги гостя, быстро и уверенно преодолевшего двенадцать ступенек, и голос, непринужденно спросивший на площадке лестницы:
— Налево или направо?
— Налево, — отвечал я и пошел к дверям ему навстречу.
Он протянул мне руку, словно мэр захолустного городка, подобострастно принимающий особу королевской крови, и в кратких словах самым лестным образом отозвался о моих бессмертных творениях, пожалев о том, что в Португалии до сих пор не воздвигнута в мою честь... конная статуя. Впрочем, может быть, он и не произнес слово «конная». Но мне показалось, что он прав: я и сам сожалел об этом; однако, следуя примеру герцога Коимбрского, из скромности статую отверг и поблагодарил сеньора Пинто Монтейро.
— Мне читали ваши бессмертные произведения, — молвил он. — Сам я их прочесть не мог, ибо я слеп.
— Вы совсем ничего не видите? — спросил я, потому что полная слепота казалась мне несовместимой с уверенностью его ловких движений.
— Вот уже тридцать три года, как я ничего не вижу. Я потерял зрение во цвете лет, когда встречал двадцать вторую весну моей жизни.
— И вы смирились?..
— О, если бы!.. Я умер от страдания и воскрес в вечной тьме. Никогда больше не видел я солнца!
Его слова пробудили во мне сочувствие. Я произнес банальные утешения и напомнил ему о прославленных слепцах всех времен. Когда же я упомянул имя Кастильо [99] , короля иберийских поэтов, он прервал меня:
— Кастильо гениален: ему дано видеть земное и небесное. А моя душа так же незряча, как и мои глаза.
Разговор его был сдержан и изыскан: мой гость показался мне человеком начитанным и образованным. Я подумал, что, наверное, он намерен предложить мне издавать в Ландиме газету или просить содействовать его избранию в члены-корреспонденты Королевской Академии наук.
99
Антонио Кастильо (1800—1875) — португальский поэт.