Пахатник и бархатник
Шрифт:
Поднявшись на крыльцо, он сказал только бабам, чтобы скорее собирали обедать.
XX
Несмотря на то, что зори по утрам начинали быть довольно холодны, Карп все еще продолжал спать в риге. В ночь, которая следовала после сборища у магазина. Карп, начинавший уже засыпать, внезапно пробудился и стал прислушиваться. Слух его явственно различил шорох; но где он раздавался, внутри или снаружи риги, – этого в первую минуту не мог разобрать старик… Наконец слышно стало, что кто-то царапался вдоль плетня и перебирал ногами в высокой крапиве, окружавшей ригу. Немного погодя чьи-то руки
– Кто тут? – крикнул Карп, торопливо приподымаясь с соломы.
– Я… дядюшка Карп… – проговорил кто-то, шмыгнув в ригу.
– Кто ты? – еще громче крикнул Карп, делая шаг вперед.
– Не признал, что ли?.. Я, я, – Федот! – произнес голос, явно старавшийся принять характер примирительный, заискивающий.
– Так это ты! – мог только выговорить старик, озадаченный таким неожиданным появлением.
– Было мне по дороге, думал отдохнуть у тебя, – подхватил Федот скороговоркою и как бы стараясь замять речь старика, – Аксен просил сходить в Андреевское… насчет, то есть, – корова там у барыни продается… так посмотреть просил… Я у него живу теперича… Ну, запоздал маленько… Дело не спешное, думаю; дай зайду к дяде Карпу, отдохну до зари…
– Врешь, врешь! бесстыжие твои глаза! – заговорил сквозь зубы и как бы с озлоблением старик. – Врешь! знаю я, зачем ты сюда шляешься! Знаю, с какими коровами ходишь… Собака ты этакая!..
– За что ж ты ругаешься…
– Ах ты, непутный ты этакой! – продолжал Карп, все более и более разгорячаясь. – Будь я помоложе, – я бы в тебе места целого не оставил!..
– Не тот я человек, чтобы меня трогать! – обиженным тоном возразил Федот, – никто еще меня не трогал… Это уж я вижу: значит, тебе на меня наговорили…
– Нет, не наговорили!.. Кто разболтал Аксену про мерина, а? – кто?.. Говори, через кого, коли не через тебя, лошадь отошла от двора моего?..
– Слушай, Карп Иваныч, – снова скороговоркою начал Федот, – провалиться мне на этом месте, отсохни мои руки, лопни мои глаза…
– Молчи, бесстыжий! Не божись лучше, не греши… Сам я про все знаю. – Стой, погоди! – воскликнул Карп, думая, что Федот хочет улизнуть, тогда как Федот отступал только в сторону, боясь, чтобы Карп его не ударил. – Сказывай, благо придало к случаю: какие и когда давал ты мне деньги? а? Говори, когда я брал у тебя? Зачем же ты рассказываешь, что ссужал меня деньгами, и теперь хоронишь, которые остались, – боишься, не стал бы я просить на избу…
– Отсохни мои руки, лопни мои глаза… – начал было Федот, но Карп не дал ему договорить.
– Молчи, окаянный, не божись, сам слышал!
– Ничего я этого не говорил.
– Врешь! Как шел я намедни ночью от Аксена, сам слышал, как ты на пароме…
– Что ты? – перебил Федот, – ноги моей никогда на пароме не было! Все это, Карп Иваныч, одни сплетки про меня путают, – подхватил он невинным голосом… – И охота только слушать тебе… Меня все знают!.. Не тот я человек совсем.
– Ну, теперь, – продолжал Карп, не обращая внимания на оправдание своего родственника, – сказывай, зачем пришел? Чего надо?.. Сестра Воробья, солдатка, приманила!.. На себя бы ты поглядел!.. Тебе ли, лысому чорту, такими делами заниматься?.. Хоть бы людей-то постыдился, коли в тебе ни стыда нет, ни совести! Ведь через тебя ссоры только в семье да брань: и то сегодня, через тебя, братья ее таскали… Да и тебе так не сойдет… Воробей с братом сами мне сказывали; попадись только им – тут тебе и голову положить!
– Все это сплетки одни; как пред богом, сплетки… – неуверенно и даже плаксиво проговорил Федот.
– Ладно, сплетки!.. А пока ступай от меня! проваливай! чтоб духу твоего здесь не было!..
– Дядя Карп, пусти переночевать, – сделай милость… Что ж я, чужой, тебе, что ли? – робко промолвил Федот.
– Вон ступай, бесстыжие твои глаза! Вон!
– Дядя Карп, сделай милость…
– Не пущу! – заключил Карп, выталкивая Федота, который пятился назад. – Вон ступай, говорю; вон, – и на глаза мне не показывайся!..
Карп запер ворота и возвратился на солому. Шуму никакого не было теперь слышно за плетнями; изредка, – и то едва приметно, – раздавался треск сухих стеблей, ломавшихся под ногами, которыми, очевидно, переступали с большою осторожностью. Наконец все замолкло, кроме петухов, которые начали вдруг драть горло, почуяв полночь.
XXI
Но не успел Карп заснуть, шум в воротах снова привлек его внимание; на этот раз кто-то смело стучался.
– Кто тут? – с досадою крикнул старик.
– Я, дядя Карп! – отозвался голос Филиппа. Карп поднялся на ноги и отворил ригу.
– Я затем к тебе в такую пору – не видать теперича… Не станут, значит, болтать… – сказал Филипп. – Слышь, дядюшка, вот дело какое: я, почитай, уж со всеми перемолвил, все в одном утвердились: до Кузьмы-Демьяна не отдавать оброка! Тут толковать нечего; знамо, не барину нужно; господа люди понятные; одна тут управительская воля. «Как, мол, хочу, так и верчу!» вот что! Управитель у нас новый; возьмет такую привычку – житья нам не будет… Мы вот на чем положили: известно, один человек упрется, ничего не сделает, – в рог согнут! А как миром что скажут, коли весь мир в согласии, – тут хошь не хошь, ничего не возьмешь; с целой деревней ничего нельзя сделать; всех к становому не отправишь.
– Так-то так, Филипп, – отозвался старик, – не вышло бы только худо из этого…
– Эх! братец ты мой, говорю тебе – весь мир в согласии; главная причина, крепко только надо друг за дружку держаться! Мы чего добиваемся? Хотим держаться до поры возможности, чтобы время протянуть до срока; установится на хлеб цена настоящая, хлеб продадим, тогда и оброк бери… Так, что ли?
– Хорошо, как бы так-то…
– Главная причина, – подхватил Филипп с воодушевлением, – не выдавать друг друга! Примерно, хоть тебя спросят: «Зачем не продаешь хлеб?» – «Я, говори, ничего… мир не велит, всем миром так положили ждать до осени!..». Так все уговорились, я со всеми перетолковал; все на одном стоят: не продавать хлеба до Кузьмы-Демьяна, пока цена не уставится… Смотри, Карп, не выдавай; говори заодно со всеми…
– Кому убытки – мне разоренье, – сказал Карп, – коли мне продать хлеб теперь, без цены, да из тех денег оброк отдать, ничего на избу не останется… Надо также и на зиму малость денег оставить…
– То-то же и есть!.. У тебя изба, у другого свои дела; у всякого так-то!.. Так слышь: как другие, так и ты делай; такой уж уговор; я затем и зашел к тебе, чтобы как, то есть, повернее… Ну, прощай, время идти… – заключил Филипп, суетливо выходя из риги.
Карп снова отправился на солому; но сколько ни ворочался он с боку на бок, на этот раз долго не мог заснуть; сон сморил его тогда только, как пропели вторые петухи.