Пахатник и бархатник
Шрифт:
– Чего им там надо! – произнес Карп, опуская цеп.
– Не знаю, дедушка! – отозвалась внучка, думавшая, что вопрос к ней относился.
– Гаврило никак в контору не ездил… – заметил Петр.
– Оттуда, может, приказ прислали, – сказал Карп, надевая шапку и утирая рукавом лицо, совсем почерневшее от пыли. – Скоро время обедать, – вымолвил он, останавливаясь в воротах, – вы, как копну домолотите, домой ступайте, я скоро приду.
– Ладно, батюшка! – отозвался сын, принимаясь снова за цеп.
XVIII
Народ действительно собирался к ветле,
Карп ускорил шаг.
– Карп, слышал? – обратился к нему старый мужичок, толкавшийся вместе с другими.
– Ничего не знаю…
– Оброк требуют!
– Как так?
– Теперь, говорят, требуют…
– Срок к Кузьме и Демьяну; всегда так отдавали… Еще семь недель до срока остается…
– Теперь, говорю, требуют! Из конторы писарь с бумагой приехал; сказывают, наказ такой из Питера барин прислал…
– Кто сказывал-то?
– Гаврило; он и бумагу читал…
Карп, приведенный в смущение таким известием, начал протискиваться в кружок, чтобы узнать что-нибудь повернее: но толку нельзя было добиться никакого; все говорили в одно и то же время, и все говорили разное, перетолковывая каждый по-своему. Теперь, как и всегда, впрочем, в случаях мирской сходки, первым действующим лицом являлся рыжий Филипп, тот самый, который смелее других выражал когда-то в поле свое мнение.
Голос его на этот раз не покрывал остальных голосов; тем не менее плечистая фигура его, целою головою почти превышавшая толпу, появлялась то в одном конце сборища, то в другом; шапка его то и дело пригибалась к уху товарищей, с которыми не переставал он втихомолку, но с одушевлением разговаривать.
– Где ж староста? Куда его носит! все никак собрались… Кого еще надо? – громко, наконец, произнес Филипп, выпрямляя голову. – Эй, Гаврило! – крикнул он еще громче, поглядывая на улицу и обращаясь к старосте, который обходил последние избы, постукивая в окна. – Эй, староста! ступай! Все уж здесь!..
– Иду! – отозвался Гаврило, торопливо направляясь к магазину.
Толпа расступилась и замкнула в свой круг старосту. Человек десять, из которых один только разбирал печать, но не мог читать писаного, легли Гавриле почти на спину.
– Что вы, братцы! – сказал староста, ворочаясь на месте, – думаете, что я от вас утаить хочу, что в грамоте писано… Бери, читай сам, кто хочет…
– Ну, читай, читай! – нетерпеливо вымолвил Филипп, становясь к старосте ближе всех. – Помолчи только, братцы, ничего как есть не слышно.
Вмиг все замолкло.
Гаврило вынул из-за пазухи письмо и прочел довольно внятно и толково следующее:
«Гаврило Андреев, с получением сего приказываю тебе собрать мирскую сходку и объявить о немедленном сборе оброка; в случае если выйдут какие замедления, приказываю тебе не медля явиться в контору и донести мне об этом.
Старший управляющий конторой Попов».
Громкий ропот пробежал в толпе; все заколыхалось и пришло в движение.
XIX
– Что
– А то делать – не отдавать оброка, – вот и все! – сказал Филипп, оглядываясь вокруг и стараясь увериться, не торчит ли где-нибудь писарь, присланный из конторы. – Сказано: срок к Кузьме и Демьяну, – тому, стало, и быть! – прибавил он решительно.
– Писарь сказывал мне, – начал Гаврило, – из Питера в контору такой приказ пришел; сам барин велел оброк представить…
– Господа нашего положения не ведают; это все вертят эти мошенники управители! – заговорил опять Филипп. – Православные! – воскликнул он, неожиданно обращаясь к толпе, причем лицо его сделалось вдруг таким же красным, как волосы и коротенькая курчавая бородка, – православные! что ж вы стоите, молчите? Надо всем ответ держать!.. Что ж это такое! одно, выходит, разоренье! До оброка целых семь недель сроку остается? Откуда теперь взять его? У многих хлеб еще в поле; а хошь и обмолотились, куда его продашь? Цены нет никакой теперь. Даром, что ли, отдавать?
В толпе опять разом все заговорило, так что в первую минуту невозможно было разобрать слова.
– Погодите маленько, братцы, дайте слово сказать! – крикнул Гаврило.
Снова наступило молчание.
– Обо всем этом, что ты говоришь, Филипп, сами мы знаем, – начал Гаврило, – надо, примерно, не об этом… Настоящим делом рассудить надо… Оброка, говоришь, не платить… Велят – так заплатишь… Надо настоящее говорить… потому словесами одними ничего не сделаешь…
– Изволь, я и настоящее скажу… Давно бы сказал… ты же перебиваешь! Настоящее то, что в контору надо ехать к управителю! – возразил Филипп. – Велели миру собраться – и собрался; миром и положили: время такое – нет силы возможности отдавать оброка; к Кузьме-Демьяну отдадим, как следует по положенью… Теперь нет цены на хлеб… Продать теперь – значит разоренье одно… так и сказать надо!..
Все в один голос подхватили мысль Филиппа. Напрасно Гаврило убеждал в бесполезности поездки к управителю с таким порученьем, напрасно приводил из опыта разные примеры, – мир поставил на том, чтобы Гаврило ехал.
Решив таким образом, толпа стала расходиться, собираясь на улице маленькими кучками, в которых громко говорили.
Карп вернулся домой чуть ли не из последних.
Войдя во двор, он застал жену и сноху под навесом, где стояли лошади; обе женщины, припав к плетню лицом, жадно к чему-то прислушивались. До слуха старика долетели в то же время крики, раздававшиеся у соседа.
Скрип ворот заставил баб обернуться; обе побежали к Карпу.
– Батюшка, касатик, – заговорила старуха, – сейчас Воробей с братом сестру свою, солдатку, били… Так били – у нас даже слышно было… Пришли они, как народ стал расходиться, – и давай колотить… Слышим, кричат… Что такое, думаем?.. Подошли послушать: уж так-то кричит – и-и-и!..
Карп сейчас же смекнул, в чем дело; но он был слишком не в духе, чтобы вступить в разговор и дать жене и снохе объяснение того, что происходило у соседа. Он сделал вид, как будто не обратил никакого внимания на слова жены.