Палач из Гайд-парка
Шрифт:
– А в этом ты сомневаешься?
– Не знаю. – Вид у него был усталый и растерянный. – Часть меня верит в его вину. По всей вероятности, мозг.
Группа возбужденных гостей неподалеку подняла бокалы. Женщина в персиковом кружевном платье так воодушевилась, что голос у нее стал пронзительным.
– А сердце – нет? – спросила тихо Шарлотта, глядя на него.
Томас улыбнулся.
– Немножко нелепо думать сердцем. Я предпочел бы слово «инстинкт», который представляет собой связку прежних, далеких воспоминаний под покровом какого-то одного,
– Очень логично, – согласилась она. – Но в результате то же самое. Ты не веришь, что это сделал он, хотя не можешь быть уверен. Эмили говорит, что Скарборо был законченной свиньей. Он выгнал бедную горничную только за то, что она пела. Девушка была просто вне себя от горя. И самое непростительное тут – он ведь не мог не знать, что означает для нее потерять место. Ведь она не может получить другое без хорошей характеристики. Она же умерла бы от голода. – Шарлотта говорила все более взволнованно, ее голос становился все тоньше и выше: ей и девушку было жалко, и она была очень возмущена поведением Скарборо.
Питт коснулся ее руки.
– Но ты же говорила, что Эмили собирается предложить ей место горничной или что-то в этом роде?
– Да, но не в этом дело. – Шарлотта была слишком возбуждена, чтобы утихомириться. – Ведь Скарборо не мог знать о ее решении. А что, если бы Эмили случайно там не оказалась? Ведь она бы могла и не предложить!.. Нет, этот человек был просто настоящей свиньей.
Питт нахмурился, лицо его избороздило раздумье.
– Он сделал это публично?
Шарлотта отошла подальше от группы громко смеявшихся и болтавших гостей.
– Нет, не то чтобы публично, – ответила она, – а все же это было в самом углу комнаты, как раз недалеко от того места, где сидел Виктор Гаррик со своей виолончелью и ждал, когда его попросят играть.
– О! Да, ты права, – согласился он. – Этот человек был злым и несправедливым. Мне кажется, он вполне мог быть способен и на шантаж.
Их разговор был прерван Эмили, которая подошла к ним в шуршащем, цвета зеленого яблока, шелковом платье, расшитом крупным жемчугом.
– А мама все еще не приехала, – сказала она, волнуясь. – Как ты думаешь, может быть, она вообще не собирается приезжать? Но это было бы очень нехорошо с ее стороны. Наверное, она сейчас ни о ком, кроме себя, не думает. Я была просто уверена, что она посетит нас хотя бы сегодня, по случаю победы Джека.
– Ну, время еще есть, – ответил Питт, натянуто улыбаясь и без особой уверенности.
Эмили пристально на него посмотрела и ничего не ответила.
Питт извинился и отошел поговорить с Лэндоном Харлвудом, который поддержал Джека в избирательной борьбе и теперь пришел на праздничный прием, чтобы засвидетельствовать свое уважение. Вид у него был довольный и спокойный; он переходил от одной группы гостей к другой, жизнерадостный, брызжущий верой в будущее. В свете канделябров его волосы отливали медным
– Он так нам помог, – заметила Эмили, глядя, как Лэндон с явным удовольствием приветствует Питта. – Приятный человек. Я еще никогда не видела его таким веселым после смерти его жены, бедняжки… Ты знаешь, она долго болела. Я, правда, никогда не верила, что миссис Харлвуд настолько уж больна. Она принадлежала к людям, которые только и говорят, что о своих болезнях. Но оказалось, что я ошибалась: она действительно умерла от туберкулеза, и теперь я чувствую себя ужасно виноватой перед ней.
– Но так и должно быть, – согласилась Шарлотта.
Эмили колюче на нее взглянула.
– А от тебя вовсе не требуется во всем со мной соглашаться. И независимо от того, жива она или нет, миссис Харлвуд была очень требовательной и трудной женщиной.
– Но я думаю, он любил ее, и до болезни она, возможно, и не была такой, – заметила Шарлотта.
– Ты придираешься ко мне, – шутя упрекнула ее Эмили, но потом спросила серьезно: – Ты о Томасе беспокоишься? Но нельзя же ожидать от него, чтобы он разгадывал все загадки. Есть на свете такие тайны, которые никому не раскрыть.
– Ну, разумеется, – Шарлотта тоже посерьезнела, – но они там, в полиции, иначе к этому относятся. И в данном случае я ничем не могу помочь. – Черты ее лица стали жесткими. – Даже не знаю, с чего начать. Я все пытаюсь додуматься, кто же это может быть, если не Карвел.
– И я тоже, – поддакнула Эмили, понизив голос. – И еще я все стараюсь понять, в чем причина убийства. И говорить, что это просто сумасшествие, делу не поможет.
Дальнейшую дискуссию, или, точнее сказать, разговор, прервал какой-то шум у двери. Люди расступились, чтобы дать пройти старой особе в черном, тяжело опирающейся на палку.
– Бабушка! – удивленно воскликнула Эмили и сразу же стала всматриваться, нет ли кого за спиной старой леди, но там был только ливрейный лакей с плащом в руках.
Обе женщины подошли ближе, чтобы поздороваться со старой леди, которая казалась просто необъятной в старомодном платье с огромным рюшем и лифом, густо расшитым тесьмой из гематита. В ушах у нее были тоже гематитовые черные серьги. И лишь любопытство немного смягчало раздраженное выражение лица.
– Как чудесно увидеться с вами, бабушка! – воскликнула Эмили так восторженно, насколько хватало силы притвориться. – Я так рада, что вы смогли приехать.
– Конечно, я приехала, – мгновенно откликнулась старая леди. – Должна же я знать, что вы сейчас делаете! Он – и член парламента! – Старая леди фыркнула. – Не могу понять, радоваться этому или нет. Я не совсем уверена, что порядочные люди могут иметь дело с правительством. – Она оглядела комнату и присутствующих, отметив про себя драгоценные украшения дам и то, как свет преломляется в хрустальных гранях бокалов, а также то, что лакеи в ливреях. – Все немного напоказ, не так ли? Выставлять себя таким образом – не совсем по-джентльменски.