Палач в белом
Шрифт:
Она же смотрела на него сквозь полуопущенные веки с холодным вниманием и злым торжеством. Инстинктом она чуяла, какая буря чувств бушует сейчас в душе генерала, как он смущен и горд одновременно. Ей удалось проникнуть сквозь очерствевшую оболочку в самые потаенные уголки его личности, и теперь этот успех надо было развивать, но делать это следовало тонко, без нажима, стараясь поддерживать в генерале ощущение вины, запретности происшедшего, чтобы он воспринимал эту связь почти как инцест.
– Боже мой! – горько прошептала
Генерал растерянно оглянулся и наткнулся на взгляд ее виноватых, покорных глаз. В них было отчаяние и мольба о прощении. Стараясь держаться молодцом, Ростислав Тимофеевич заботливо обнял Ирину – это объятие уже более походило на отеческое – и сказал:
– Ну, будет! Тебе не в чем себя упрекать! Скорее уж мне...
Он махнул рукой и отвернулся. Теперь, когда приступ безумия прошел, он с беспощадной ясностью осознал, что будет вынужден выполнить любую просьбу этой очаровательной соблазнительницы. А что просьба будет серьезной, он уже нисколько не сомневался.
– Послушай, – сказал он грубовато. – Давай, что ли, запьем это дело!
Она согласилась с энтузиазмом. Они выпили в молчании, а потом Ирина целомудренно поцеловала генерала в щеку.
– Ну, хорошо, – сказал он, глядя в сторону. – Что у тебя случилось?
– Вы же знаете, Ростислав Тимофеевич, какой у меня бизнес! – жалобно произнесла Ирина Владимировна. – Люди рады лишний раз почесать языки... Если умирает старик, за которым мы ухаживали, не покладая рук, да еще, не дай бог, завещает нам свою квартиру, кто-нибудь обязательно усмотрит в этом преступный умысел... Как будто старики сами не умирают!
– А что, были такие случаи? – спросил Ростислав Тимофеевич, взглядывая на нее исподлобья.
– Так ведь у нас такой контингент! – всплеснула руками Ирина Владимировна. – Одинокие, больные, беспомощные... Не всякий возьмет на себя смелость принять ответственность за судьбу этих несчастных...
– Ириша, – тихо сказал генерал, – давай ближе к делу. Кто тебе мешает? Мне нужно знать, что за человек, с кем живет, какие у него связи...
– Это Ладыгин, – быстро сказала Ирина Владимировна, потупив голову. – Он работает терапевтом в спецбольнице. Сравнительно молодой, одинокий. По характеру легкомысленный, авантюристичный и наглый. Никаких особых связей у него нет. На работе его не слишком уважают. Но есть опасность... – Она робко посмотрела на генерала. – Что он уже обратился в органы...
Ростислав Тимофеевич сурово насупился.
– Это все поправимо, – сказал он. – Если он энтузиаст-одиночка, то... ничего ему не светит! Ты черкни мне на листке его данные, а я сейчас же дам распоряжение. У меня при управлении есть особая группа... Там служит один парень, любое, самое
– Я обещаю, Ростислав Тимофеевич! – искренне сказала Ирина Владимировна, и в голосе ее генерал уловил слезы.
Они покинули комнату отдыха, причем генерал, прикрывая за собой дверь, посмотрел на диван, стыдливо усмехнулся и сказал себе мысленно: «Ну ты даешь, Ростислав!» А в кабинете он сделался уже официально строгим и неприступным, как обычно, и повторил:
– Значит, ты, Ириша, не волнуйся! Как я сказал, так и будет. Твоего Ладыгина сегодня же возьмут, на работе. Если не совсем, то уж охоту высказываться и по милициям бегать ему отобьют основательно. Уж это мы, поверь, умеем...
– Я так вам благодарна, Ростислав Тимофеевич, – прошептала Ирина.
– Ну, будет! Ступай! У меня ведь и дела есть, – криво улыбнулся генерал.
– До свидания! – сказала Ирина Владимировна, делая шаг к двери.
– Всего хорошего! – устало сказал Ростислав Тимофеевич.
Ирина Владимировна повернулась и, стуча каблучками, пошла к выходу. Неожиданно генерал кашлянул и торопливо шагнул за ней следом. Он остановил ее в дверях и, придержав за локоть, сказал, понижая голос:
– А ты все-таки, Ириша, не забывай старика, ладно? Забегай! В любое время заглядывай! Я ведь день-деньской на работе. А теперь я по тебе особенно скучать буду, ты это учти!
Ирина Владимировна посмотрела ему в глаза и грустно улыбнулась.
– Я сама вся в работе! – призналась она. – Но обязательно выкрою минутку...
Рабочий день подходил к концу. Он дался мне нелегко. Попробуйте работать плодотворно, если у вас на шее повязка, в голове шум от бессонной ночи и сопутствующего похмелья, а на душе камень. Правда, за ночь ничего экстраординарного не произошло. Наша подопечная была жива и здорова, и мы утром очень мило еще раз с ней побеседовали.
Затем мы разошлись. Я обмотал шею бинтом и отправился на работу. А Чехов, чрезвычайно довольный тем, что нарушил свой пост при полном попустительстве и даже при непосредственном участии лечащего врача, поспешил к своим приятелям из РУОПа. Он был настроен весьма оптимистично и был уверен в успехе своего предприятия.
Еще ночью, во время застольной беседы, я попробовал в этом успехе усомниться, напомнив Юрию Николаевичу его же собственные слова о том, как мало осталось в милиции честных людей. Чехов мрачно посмотрел на меня и въедливо уточнил: