Палач в нетерпении
Шрифт:
Сначала она попробовала возмутиться, но, узнав Андрея Никитича, тут же расплылась в улыбке и пробасила:
— Ах, простите, миленький! Я чуть было вас не толкнула!
Одарив его страстным взором, она двинулась дальше, все так же бережно неся на голове фрегат. Я застыла с открытым ртом, провожая ее полностью обезоруженная.
— Андрей Никитич, — пробормотала я. — Мне тоже такую штуку на голове соорудят? Может, я лучше пойду? Не так уж это и необходимо…
Он рассмеялся:
— Да нет же, Сашенька!
— С такой вот фитюлиной на башке? — спросила я. — Боюсь, я не смогу этого оценить. Не спорю, может быть, я и прохожу с этакой тяжестью минут десять, но потом у меня точно шея сломается!
— Са-ша! — сурово проговорил он. — Никто на вас никакие фитюлины напяливать не станет! Эта дама у нас с некоторыми причудами, поэтому ее парикмахер и старается! А за вашим обликом проследит Любаша. Девочка она умненькая, так что, я думаю, вам понравится конечный результат! Пошли!
Он почти силой втащил меня в небольшой, уютный кабинет, где за столиком сидела девушка. Девушка была очень скромная — скорее уж похожая на выпускницу педагогического училища, чем на имиджмейкера. Она подняла на нас голубые, как небо, глаза и улыбнулась.
— Здравствуй, Любочка! — сказал Андрей Никитич. — Привел вам свою протеже. Сотворите из нее то, чего она заслуживает по вашему мнению.
Я стояла, как полная идиотка, чувствуя себя примерно так же, как грешники на аутодафе. Но Любочка приветливо посмотрела на меня и сказала:
— Да она и так очень хорошенькая!
— Вот и сохраните ее прелесть, только постарайтесь сделать на этой самой прелести более сильный акцент! Мне надо сегодня представить девицу ко двору, так что сами понимаете…
— Понимаю, — вздохнула Любочка. — Хотите испортить этой малышке жизнь?
— Совсем не хочу, — искренне сказал Андрей Никитич. — Просто нужно ее научить относиться к себе справедливо.
— Ладно, постараюсь, — пообещала Люба. — Кстати, поздравляю вас. Наконец-то, Андрей Никитич! Мы уже не верили, что это когда-нибудь случится!
— Спасибо, — засмущался Андрей Никитич. — И надеюсь видеть вас сегодня в числе гостей…
— Вот этого обещать не могу, — развела она руками. — Сами знаете, мне Гришку не с кем оставить.
— Очень жаль.
Он выглядел искренне огорченным.
— Ну, девочки, я вас оставляю на некоторое время… Приду за сей девицей часам к пяти. Успеете сделать из нее само совершенство?
— Конечно, — кивнула Люба, и по ее вспыхнувшим глазам я поняла, что я попала в руки художницы, которая уже продумала все тонкости моего будущего облика.
Как это выносят другие женщины, ума не приложу!
Все эти кошмарные паровые ванночки, это дергание за волосы!
Через час я уже напоминала самой себе человека, только что побывавшего
Мне уже было все равно, даже когда мои руки запулили в горячую воду с мыльным раствором.
Беглый взгляд в зеркало заставил меня застонать. Никаких особенных сдвигов я не заметила. Разве что моя физиономия стала почему-то ярко-красной, как будто я целые сутки проторчала в парилке. На голове же у меня торчал омерзительный пластиковый чепец, делающий меня как две капли воды похожей на сумасшедшую старуху-процентщицу. Но, как ни странно, Любаша никаких признаков беспокойства не проявляла, напротив — смотрела на меня с видимым удовлетворением.
Я даже заподозрила ее в том, что они тут сговорились специально, и «желаемый результат» означал не усовершенствование моей внешности, а совсем наоборот — ее полное обезображивание.
— Какой лак будем наносить? — деловито осведомилась маникюрша Марина.
Я подумала, что раз уж меня тут так мучили, то хоть лак я выберу сама, поярче, и потянулась за сиреневым, который сразу мне понравился.
Но Любочка, разбив все мои надежды выглядеть «женщиной-вамп», помотала головой и сказала:
— Бледно-розовый.
— Что? — воскликнула я. — Так чего ради я терпела все мучения? У меня и так ногти бледно-розовые!
Обе мои мучительницы рассмеялись.
— Ну давай ей хоть цветочки нарисуем, — предложила маникюрша Марина.
— Ага, — усмехнулась Люба. — И татуаж на лбу. А потом нас выгонят за порчу имущества Андрея Никитича…
— Я вовсе не его имущество, — попробовала сопротивляться я.
— Почти, — загадочно усмехнулась Марина. — Все наши модельки — его имущество. Как женщины, так и…
Она осеклась под грозным взглядом Любы.
— Ладно, мученица. Разве тебе не рассказывали, что настоящая красота требует жертв и усилий?
Она отпустила мои исстрадавшиеся руки и удовлетворенно проговорила:
— Посмотри, какие у тебя теперь мягкие ручки, дурочка… С такими красивыми ноготками, как у тебя, я бы маникюр целыми днями делала. Дал же господь красоту такой безалаберной девчонке!
«Почему они все время, как заведенные, бормочут про мою красоту? — подумала я. — Или боятся гнева своего Никитича?»
— Все, почти свободна, — объявила Марина. — Можешь забирать ее на дальнейшие муки. А у меня сейчас грустные минуты — ко мне придет Грязнер, а это трагедия!
— Грязнер? — переспросила я, делая вид, что вовеки не слыхала этого прозвища. — Ну и фамилия…
— Это, дитя мое, не фамилия. Это прозвище, полностью отражающее его внутреннюю сущность, — вздохнула Марина.
— Надо же, так окрестить человека! — продолжала я в тайной надежде выудить у нее побольше об этом Грязнере. — Прямо кошмар какой-то! Кто его так?