Палачи и казни в истоии России и СССР

Игнатов Владимир Дмитриевич

Поражает интенсивность расстрелов. Так, в небольшом городе Минусинске за август 1938 г. было расстреляно 310 человек, а своеобразный «рекорд» был поставлен в ночь на 8 декабря 1937 г. — 222 расстрела. В Славгороде «рекорд» был поставлен 22 января 1938 г. (298 расстрелов), в Тобольске 14 октября 1937 г. (217 расстрелов). Так как сотрудники УНКВД в маленьких провинциальных городах были малочисленны и с таким объемом расстрелов не справлялись, к исполнениям приговоров привлекались работники милиции, красноармейцы и партактив. Начальник УНКВД по Куйбышевской области 4 августа 1937 г. своим постановлением особо запретил привлекать к расстрелам красноармейцев и рядовой милицейский состав, в Тобольске 22 апреля 1938 г. отдельным постановлением было запрещено привлекать к расстрелам партактив (85).

Однако в годы Большого террора применялись и более жестокие методы казней. Так, в небольшом городе Куйбышеве

Новосибирской области прямо в здании райотдела НКВД жертвы подвергались удушению. Бывший начальник Куйбышевского оперсектора УНКВД по Новосибирской области Л.И. Лихачевский, арестованный за нарушения законности, в августе 1940 г. показывал: «Осуждено к ВМН за 1937–1938 гг. по Куйбышевскому оперсектору было около 2 тыс. человек. У нас применялось два вида исполнения приговоров — расстрел и удушение. Сжиганием не занимались. Сжигали только трупы. Всего удушили примерно 600 человек. Постоянными участниками этих операций были Плотников, Малышев, Иванов, Урзля, Вардугин и другие работники как НКВД, так и милиции. Операции проводились таким путем: в одной комнате группа в 5 человек связывала осужденного, а затем заводили в другую комнату, где веревкой душили. Всего уходило на каждого человека по одной минуте, не больше». Лихачевский также добавил: «При исполнении приговоров в первой комнате сидел я и проверял личность осужденного, затем после меня (его) заводили в другую комнату, где связывали, а затем оттуда выводили в третью комнату, где и расстреливали». По каким-то причинам одно время «в условиях Куйбышевского района» расстреливать было нельзя, «и я отдал распоряжение согласно указанию начальника Управления применять удушение. Всего было задушено человек 500–600».

Некоторые из палачей соревновались в умении убить осужденного с одного удара ногой в пах. Казнимым забивали рот кляпом, причем у С. Иванова был специальный рожок, которым он раздирал рты, выворачивая зубы сопротивляющимся. Этот садист расхаживал во время «ликвидаций» в белом халате, за что «коллеги» прозвали его «врачом». Тройка палачей (Лихачевский, Малышев и Иванов) трибуналом войск НКВД Западно-Сибирского округа 27–29 августа 1940 г. была осуждена к высшей мере. Никто из них в последнем слове не выразил сочувствия к своим жертвам — говорили только о собственной невиновности и расстройстве здоровья от усиленной работы по исполнению (86).

В «Записке Комиссии Президиума ЦК КПСС о результатах работы по расследованию причин репрессий и обстоятельств политических процессов 30-х годов» сказано: «Работники Белозерского райотдела НКВД Вологодской области Анисимов, Воробьев, Овчинников, Антипин и другие в декабре 1937 г. вывезли в поле 55 человек, осужденных «тройкой» к расстрелу, и порубили их топорами. (Сначала били приговоренных арестованных молотом по голове, а затем клали на плаху.) В том же райотделе поленьями убили 70-летнюю старуху и 36-летнюю женщину-инвалида» (87).

С 1939 г. близким казненных не сообщалось об их расстреле. На вопросы родственников отвечали, что их отец, муж или брат «осужден к 10 годам ИТЛ без права переписки и передач». С осени 1945 г. на запросы стали отвечать, что «осужденный умер в местах лишения свободы».

В ходе репрессий для получения признательных показаний в широких масштабах применялись пытки. В записке комиссии Н.М. Шверника в Президиум ЦК КПСС отмечено, что арестованные, которые старались доказать свою невиновность и не давали требуемых показаний, как правило, подвергались мучительным пыткам и истязаниям. К ним применялись так называемые «стойки», «конвейерные допросы», заключение в карцер, содержание в специально оборудованных сырых, холодных или очень жарких помещениях, лишение сна, пищи, воды, избиения и различного рода пытки. В записке, среди фактов пыток, приводится выдержка из письма заместителя командующего Забайкальским военным округом комкора Лисовского: «…Били жестоко, со злобой. Десять суток не дали минуты сна, не прекращая истязаний. После этого послали в карцер… По 7–8 часов держали на коленях с поднятыми вверх руками или сгибали головой под стол и в таком положении я стоял также по 7–8 часов. Кожа на коленях вся слезла, и я стоял на живом мясе. Эти пытки сопровождались ударами по голове, спине» (88).

Во времена хрущевской «оттепели» советская прокуратура осуществила проверку ряда политических процессов и групповых судебных дел. Во всех случаях проверка вскрыла факты грубой фальсификации дел, когда «признательные показания» были получены под пытками. Специальная комиссия ЦК КПСС под руководством секретаря ЦК П.Н. Поспелова также подтвердила, что имели место «факты незаконных репрессий, фальсификации следственных дел, применения пыток и истязаний заключенных» (89).

Один из первых пяти советских маршалов, первый

кавалер почетных боевых орденов Красного Знамени и Красной Звезды, «судья» на процессе по делу Тухачевского и других военачальников, Василий Константинович Блюхер скончался от жестоких пыток в Лефортовской тюрьме НКВД 9 ноября 1938 г. Во время пыток у него был выбит глаз. По приказу Сталина его тело отвезли для медицинского освидетельствования в печально известную Бутырку и сожгли в крематории. (По заключению «судмедэксперта», смерть наступила от закупорки легочной артерии тромбом, образовавшимся в венах таза.) Через 4 месяца после убийства, 10 марта 1939 г., судебная инстанция приговорила мертвого маршала к высшей мере наказания за «шпионаж в пользу Японии», «участие в антисоветской организации правых и в военном заговоре». Этим же решением к расстрелу были приговорены первая жена Блюхера Галина Покровская и жена его брата Лидия Богуцкая. Через четыре дня расстреляли его вторую жену, Галину Кольчугину, а третью — Глафиру Безверхову, Особое совещание при НКВД СССР приговорило к восьми годам исправительно-трудовых лагерей. Был расстрелян и брат Василия Константиновича, капитан Павел Блюхер — командир авиазвена при штабе ВВС ОКДВА. До ареста Блюхера были брошены в казематы НКВД его порученец Павлов и шофер Жданов. Из пяти детей маршала от трех браков старшую — Зою Белову, в апреле 1951 г. осудили на 5 лет ссылки, судьба самого младшего, Василина (на момент ареста Блюхера 24 октября 1938 г. ему было 8 месяцев), неизвестна. Василий Константинович Блюхер и все члены его семьи реабилитированы (90).

Конструктору первых советских ракетно-космических систем, первому гражданину СССР, которому звание Героя Социалистического Труда было присвоено во время пребывания в заключении, Сергею Павловичу Королеву во время допросов сломали челюсти и вызвали сотрясение мозга. Видному партийному деятелю, кандидату в члены Политбюро Р.И. Эйхе и деятелю литовской Компартии З.И. Ангаретису во время «следствия» сломали позвоночники, сотруднику Коминтерна В.Г. Кноринышу паяльной лампой жгли спину (91).

Маршал Советского Союза Константин Константинович Рокоссовский провел три года в сталинских застенках, где его пытали и выбили передние зубы. Затем была реабилитация и Великая Отечественная. Битва за Москву, Сталинградское сражение, Курская битва. Рокоссовский был главным идеологом крупнейшей за всю историю войн операции «Багратион».

Герой Советского Союза генерал Горбатов Александр Васильевич, вспоминая дни, проведенные в сталинских застенках, пишет «.. Прошло три дня. Начались вызовы к следователю. Сперва они ничем не отличались от допросов, которые были на Лубянке. Только следователь был здесь грубее, площадная брань и слова «изменник», «предатель» были больше в ходу». «…Допросов с пристрастием было пять с промежутком двое-трое суток; иногда я возвращался в камеру на носилках. Затем дней двадцать мне давали отдышаться» (92: 123).

Видный чекист Михаил Шредер также оставил свидетельства о пыточных застенках в НКВД в 1930-е гг. «…Я категорически отказался от дачи ложных показаний. В это время в кабинет вошел Минаев и спросил Ильицкого: — Ну что, эта фашистская б… все еще не дает показаний? — Ты сам фашистская сволочь, — вне себя заорал я. — Ты же лучше других знаешь меня как работника, преданного делу партии. — Не смей говорить о партии, фашистский гад, — закричал Минаев, снова изо всей силы ударил меня по лицу, а затем сказал: — Обработайте его так, чтобы он не мог узнать свою собственную задницу. Тут же появились несколько молодцов. Избиение было настолько сильным, что обратно в камеру я уже идти не мог и меня, окровавленного, в полубессознательном состоянии, отволокли туда вахтеры…» (93: 124).

Всеохватывающую и ужасающую картину пыток дает Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ». В главе, посвященной следствию, на основе многочисленных свидетельств людей, прошедших сквозь ад советских застенков, перечислены мыслимые и немыслимые виды истязаний и пыток. Тут и многодневная выдержка подследственного без сна — «стойка», самый распространенный метод, и многочасовое стояние на коленях, и сидение на краю или ножке стула… «Ну а всех способов битья и не перечислить: плетками, резиновыми палками, мешками с песком, наконец, и вовсе бесхитростно — кулаками и ногами. Были и экзотические приемы, например, тесный бокс с клопами». В 1937–1938 гг., отмечает Солженицын, виды пыток не регламентировались — «допускалась любая самодеятельность». «Ни хозяйственный аппарат НКВД, ни тем более советская промышленность не озаботились снабдить следователей годным для пыток инвентарем. Из положения выходили кто как. Сами мастерили и приспосабливали к делу — туго скрученные жгуты из веревки или из проволоки, резиновые или кожаные плетки с грузом и без, цепи, куски шлангов, резиновые дубинки из автопокрышек и т. п.».