Палата № 26. Больничная история
Шрифт:
– Идем отсюда, Бас! – Это Миша. – Натопили парижане.
– Подожди, ведь где-то здесь Жанна д'Арк…
– Бог с ней, с Анной! Ей и без нас неплохо. Идем, идем отсюда.
Ладно. Ловя на себе дикие взгляды парижан, одетых по-летнему – футболки, курточки… – продираемся к выходу.
Мама родная! Как?! Перед корытом с сотнями жарко пылающих свечей стоит… Он! Голубые глаза. Седые баки. Мужественные борозды на прославленном лице. Он! Он!
Свежайшая рубашка. Бабочка. Элегантный легкий светло-серый костюм.
Сцепив
– Миша, гляди – Жан Маре!!!
– Вижу. Маре. Жан. И что? Закономерно! Париж все-таки… Не Усть-Кокшайск. Оставь его, Бас. Пусть живет… Пойдем. И, вообще, мне сейчас плохо станет, истерика начнется.
Ладно, продрались к выходу! Уф!
– Бас! Помоги! – Это Штурм, актер наш. – Ты ведь знаешь английский?
– Да ты что, Петя, несколько слов…
– Неважно! Мне срочно надо в туалет, срочно! А спросить где, не могу. Помоги!
– Идем, Петька! Собор – туристический объект, так?
– Так.
– Значит, где-то рядом и туалеты. Как узнать?
– По запаху!
– Петя, это же Париж! Шанель и прочее! Ренуар!
– Верно!.. А вон – японцы! Вниз куда-то. Туда, наверное… С флагом!
– В туалет они, Петя, в ту-а-лет! Смело вперед! За ними! Я с тобой! Ништяк!
Японися вниза – и мы вниза. Они друга за другама – и мы друга за другама. Они в очередь – и мы в очередь.
А впереди – звяк! дзинь! блям!
Батюшки! Деньги! Франки! А у нас – ни хрена, одна красненькая десятка, которую везем в надежде на обмен. НЗ на туалет потратить – преступление! А там – дзинь, дзинь! – девушка за кассой.
– Бас! У меня юбилейный рубль с Лениным. Подарю ей, пропустит. Как сказать – «подарок»?
– Презент.
– Во, презент!
Достает толстый «серебряный» рубль, Ильич с шеей гладиатора, мудрый прищур. Уверенность во взоре.
Дзинь! Дзинь!
Ничего, держимся.
Вот и она – «парижанка», в синем халатике, и блюдечко перед ней.
Чулки шерстяные… Отчего не шелка? Почему не шлют вам пармских фиалок благородные мусью от полного кошелька?.. Это Маяковский у меня в тупой от всего башке.
Дзинь! Дзень! – монеты по блюдечку алюминиевому бьют.
Подошли.
Петька тянет ладонь. На ладони юбилейный Ильич.
– Вот! Это вам, мадам! Презерватив!… Ой, нет! нет! Бас! Как?!
– Презент.
– Презент, вот.
Мадемуазель смотрит на Ильича и вдруг неожиданно громко, возмущенно:
– Муссолини? О, но, но, но! – И машет нам ручкой: вон отсюда, дескать, вон!
– Да какой, на хрен, Муссолини! Ильич это, Ильич! Ну, помните? – Петька вытянул руку, как Ленин: – Товагищи! – даже картавит. – Узнаете?
Девушка тупо смотрит на нас и опять:
– О, но! – И ручкой нам: на выход, на выход, дескать.
– Дура она, Бас!
Идем на выход. Быстро. Стыдоба. Японцы смотрят. Монголы. Кафры.
Уф! На поверхности.
– Бас! Что делать, а? Что делать?!
– Подожди. Вон, видишь, два наших стукача, кагэбэшника, и директор с ними? Они же здесь не впервые, они подскажут.
Подбегаем: ищем, дескать, пятерку, теперь все в порядке, с вами. Увидели вас, слава богу. Спрашиваем про туалет: где? Не знают. Ладно. Идем впятером. На другой стороне улицы дом какой-то красивый, с башенками. Что-то брезжит… Воспоминание… A-а! Консьержери! Управление полиции! Мегрэ здесь работал!
И правда – у дома группки полицейских.
– Товарищи, – говорю, показывая на дом, – это Консьержери, дом, где Мегрэ, ну, управление полиции…
Стоим. Смотрим.
И вдруг – Петька срывается с места и, словно молния, летит через улицу на ту сторону.
К полицейскому. Хватает его за руку, что-то говорит ему, прижимает руку к сердцу.
Стукачи остолбенели в ужасе.
А полицейский, полуобняв Петьку, ведет его к зданию, и оба скрываются за красивой массивной дверью. Все.
– Ну вот, – говорю я стукачам, – теперь вам крандец! Попросил политического убежища! Упустили!
– Как же это… е-мое… Я за ним…
– Стоять! Засветишься!
Оба белые как снег. Замерли. Директор тоже. Словно немая сцена в «Ревизоре». Так проходит несколько минут, стоим остолбеневшие, и, кажется нам, все вокруг застыло. Флаг Франции над зданием, авто полированные, полицейские… прохожие… Словно стоп-кадр в кино.
Но открывается дверь, и опять все ожило: затрепетал флаг, поехали авто… Петька Штурм собственной персоной, раскрасневшийся, веселый, жмет руку полицейскому и осторожненько переходит улицу, к нам.
– Ну все! Слава богу!
– А… Что вы… Где? – Это стукачи.
– В туалете был. Фу-у-у!
– А что ты им сказал?
– А я им по-французски: месье, говорю, их бин русиш, то есть советиш. Франк нихт, нет, дескать. Где у вас тут пи-пи? Он сразу понял. Повел в их туалет. Хорошие ребята! Да, слава богу! Ну все! Пойдем дальше Париж смотреть! Да, а запах у них в туалете, между прочим, – охренеть! Ренуар!
Дверь распахивается.
– Та-а-ак… И кто же это вам делал?!
Это уже не воспоминание, это тот самый мастер, о котором так много говорили, – вот он пришел. Валенки… Серо-синий халат.
– И кто же, значит, вам все это делал? (Показывая на спутавшиеся шнуры телевизионные.)
– Не знаю я… Я ж недавно…
– Да-а-а… Беда, коль сапоги начнет тачать… Стремянка есть?
– Не знаю…
– Не знаете… Ну что ж, придется на стол лезть…
– Может быть, сначала телевизор включить, увидеть, что там?