Пальцы женщины

Ривкин Шепард

Большое спасибо!

– А где же палец?
– поинтересовался я.

– Мы отправили его в морг.

Главный комиссар открыл один из ящиков письменного стола и вынул оттуда пару тонких, резиновых перчаток.

– Я посылал за ними, - сказал он.

Я надел их и стал рассматривать лежащие передо мной предметы.

Мы втроем стали стали рассматривать коробку. Я дорого бы дал, чтобы оказаться в настоящий момент на факультете Права и заниматься просто наукой.

Ханрахан откашлялся и заявил, не скрывая своей радости.

–

Теперь вам играть.

2

Коробочка имела десять сантиметров в длину, пять в ширину и три толщиной. Слова "Главный комиссар", были вырезаны из одного крупного заголовка "Нью-Йорк Таймс". Пакет был отправлен накануне, в пять часов вечера с Главного почтамта.

Он был обернут в самую обычную оберточную бумагу, завязан белой веревкой. Я внимательно стал рассматривать узел.

– Комиссару больше ничего и делать, - проговорил Ханрахан.
– Что вы там имеете?

– Адрес отправителя, - ответил я.

– Если инспектор Санчес занимается этим делом, - сказал комиссар, то я считаю, что надо предоставить ему возможность действовать, как он найдет нужным.

Я почувствовал себя лучше.

– Сэр, - спросил я, - что, тот узел на другой коробке был похож на этот?

Комиссар был не слишком уверен в этом. Он прибавил, что вообще плохо разбирается в узлах.

Бывают узлы, которые чем больше тянешь, чем сильнее они затягиваются и их трудно развязывать. Другой сорт узлов - сразу развязываются при малейшем усилии, но усилие это должно быть квалифицированным. Я развязал этот узел очень легким встряхиванием.

Я положил веревку отдельно. Пакет был сделан очень тщательно. Края бумаги были аккуратно обрезаны и сложены, как полагается. Ее было как раз столько, сколько требовалось для обертки коробки. Никакой морщинки: все было выполнено на высоком уровне.

Персона, которая запаковывала пакет, была очень аккуратная по природе.

Я глубоко вздохнул и поднял крышку коробки. На куске ваты, выпачканной в крови, лежал безымянный женский палец. Широкое золотое кольцо охватывало его основание.

– Исус, Мария!
– воскликнул Ханрахан.

Главный комиссар немного побледнел. Он отвернул голову, чтобы посмотреть в окно, и предоставлял мне разглядывать это.

– Я не хочу, чтобы газеты опять стали говорить об этом, - сказал комиссар.
– Вы по-прежнему думаете, что это шутка?

– Нет, - ответил Ханрахан.

– Инспектор Санчес?

– Да, сэр?

– Я предполагаю, что женщина эта жива. Я предполагаю, что каждый день, у нее будут отрезать по пальцу и... посылать мне. Я предполагаю, что вы найдете ее, базируясь на те сведения, которые инспектор Ханрахан мне сообщил о вас. Желаю удачи.

– Я ухожу, сэр, - сказал Ханрахан, направляясь к двери и шаря в кармане сигару.

Я задержался, чтобы подобрать свои сокровища. Указательный палец находился в морге. Смерть в Нью-Йорке очень хорошо организована. Скажем,

вы потеряли на улице палец. Если кто-нибудь найдет его, он отнесет его в морг.

Морг - это огромное сооружение, как раз около Бельвю. Много стекла, много растений из пластика, очень много красивых фотографий, цветов за скамейками, на которых плачут бедные женщины, ожидая опознания покойного.

Я вошел в бюро "пропавших". Эта маленькая комната, расположенная около главного входа. Оттуда открывается очень красивый вид на Психиатрическую службу Бельвю.

Тилли взял отпечатки с указательного пальца, сделал снимки и проделал все необходимые процедуры. Я отдал ему вторую коробку с ее содержимым, чтобы он проделал все нужное с этим пальцем и сказал ему, что приду за результатом после того, как увижусь с доктором Алтманом.

Я спустился в подвальный этаж. Алтман занимался закуриванием сигары и с безразличным видом смотрел, как служащий запирал ящики с трупами, как будто то были ящики с копченым беконом и один из них не содержал молодой девушки, которая проглотила тридцать "сонных" порошков, чтобы разрешить свои проблемы.

– Я давно вас не видел, - сказал Алтман.

Он держал сигару между своими одетыми в окровавленные резиновые перчатки пальцами. Я случайно заметил очаровательное лицо молодой девушки и невольно кивнул ей головой. Алтман пожал плечами.

Она, ней в Бельвю основательно промыли желудок, - сказал он откинув назад голову и пуская густые клубы дыма.
– Слишком поздно. Я сделал вскрытие, чтобы убедиться, что это были порошки и ничего больше.

Было время, когда я с ужасом отворачивался от его окровавленных перчаток, но я уже забыл, когда это было.

– Я тебя теперь редко вижу, - повторил он.

– Я теперь не так уж много спускаю парней, - ответил я.

Это было правдой. Если мне удается подойти к ним, я предпочитаю оглушить их ударом рукоятки по затылку.

– Приходи почаще, - настаивал Алтман. Я никогда не понимал этого лабораторного юмора.

– И-е, - промямлил я.
– А ты выдел палец, который вам прислали вчера?

Он кивнул головой.

– Она была жива, когда его отрезали у нее.

Он вынул его из холодильника.

– Я не могу тебе этого сказать. Это невозможно узнать.
– Он поднял палец и стал поворачивать его слева направо, как будто то была отличная сигара, которую он мечтал выкурить.

– Он не пахнет формалином, - сказал он.
– Это говорит за то, что он появился не из медицинского института. Но что касается того, чтобы сказать тебе, была ли она жива или мертва во время операции, этого я не в силах сделать.

Я спросил его была ли у женщины общая анестезия или местная в момент ампутации пальца и Алтман сказал, что этого он тоже не может сказать. Что он может сделать, это сделать соответствующее исследование или на общую анестезию, или на местную.