Палестинский роман

Уилсон Джонатан

— Не такую уж и малую, я бы сказал. — Росс оглядел город, затем вновь перевел взгляд на картину.

У Блумберга комок стал в горле, и вместо «спасибо» получился лишь сдавленный звук, похожий на кашель.

В голубом небе белело одинокое пушистое облачко — как будто озорной ангел-художник пыхнул сигаретным дымом на чистый Божий холст. Когда облачко нашло на солнце, края его сделались желтовато-коричневыми.

— Вы уже поймали убийцу?

— Нет. — Росс помолчал. — Но поймаем, хотя меня такая перспектива не радует. Возможно, лучше ограничиться поисками, — произнес Росс не очень уверенно, как будто эта

идея только что пришла ему в голову.

Блумберг хоть и считал себя циником, не представлял себе, что безуспешный финал расследования можно предопределить заранее.

— То есть?

Росс явно пожалел, что не ограничился коротким «нет», но раз уж проговорился, стыдно было идти на попятный:

— В общем, как только у нас на руках окажется преступник, тут и начнется черт-те что. Враждующие стороны пока вынуждены соблюдать хрупкий мир, но как только мы вычислим и арестуем убийцу, тут-то все и начнется. Если это араб, то арабы взбунтуются и станут кричать, что он невиновен. Если это еврей, евреи схватятся за оружие. Стыд и позор, знаете ли. Последние три года здесь было, в общем-то, относительно спокойно. Вы не представляете, сколько женщин с детьми смогли приехать к своим мужьям, жить нормально. Наш клуб делает успехи, арабские парни в прошлом году победили на теннисном турнире, обыграв Уорбертона в одиночном финале. Да вы, наверно, слышали.

Росс замолк. Он ошибочно полагал, что художников интересуют только возвышенные темы. То есть настоящих художников, к которым палестинские живописцы-энтузиасты, по мнению Росса, не относились: на его взгляд, у многих из них был темперамент, но недоставало мастерства. Так что ему вдвойне повезло, что такого талантливого человека, как Блумберг, не вдохновила механическая сеялка в полях или пляски иммигрантов вокруг ветхозаветных майских шестов, его взгляд на действительность — холодный и беспристрастный.

Где-то вдали послышался звук мотоциклетного мотора, а вскоре из-за дальнего поворота показался и сам мотоцикл. Когда он подъехал ближе, Блумберг и Росс — с крыши все было хорошо видно — смогли разглядеть и водителя, и пассажирку. Джойс крепко держалась за Кирша, сцепив руки у него на груди, ее длинные волосы, прикрытые свободно повязанным платком, развевались за спиной как знамя. Мотоцикл пронесся мимо и вскоре скрылся за очередным поворотом. Мужчины на крыше какое-то время молчали.

Первым заговорил Росс:

— Пожалуй, мне пора. Завтра предстоит дальняя поездка, собираюсь на охоту в Рамлу, — и протянул на прощанье руку.

Вместо рукопожатия Блумберг показал ладони: они были все в белой и желтой краске.

— Похоже, моя жена сыта по горло приготовлениями к шабату.

Росс покраснел или ему показалось? Как знать. Сухое лицо губернатора покрывал стойкий загар.

После минутной заминки Росс снова заговорил, с деланной непринужденностью:

— Мы охотимся на шакалов, можете себе представить? В последний раз набралось пятьдесят конных…

Росс продолжал бы и дальше, но Блумберг его перебил:

— Сколько лет капитану Киршу?

— Киршу? Лет двадцать пять, я полагаю. Он… славный парень. — Последние два слова Росс произнес очень тихо.

— Не сомневаюсь, — ответил Блумберг и добавил задумчиво: — А я — нет.

13

Кирш и Джойс оставили

мотоцикл на дне долины, обрамленной по краю зубчатыми выступами, похожими на пальцы, а сами пешком стали подниматься к роще, вернее, к тому, что от нее осталось. Турки вырубали леса, объяснил Кирш. Причем в таких масштабах, что, когда Росс начал восстанавливать провинцию, нужную древесину пришлось завозить из Индии. Сосновая роща наверху чудом уцелела, и она довольно густая — весной он собирал там грибы: госпожа Бентвич, супруга генерального прокурора, организовала воскресный поход.

Кирш понимал, что слишком много болтает. Не мог опомниться после этой поездки, оставившей ощущение невольной близости.

Когда свернули с пыльной тропы в тень, Джойс развязала красный платок, распустила волосы. Ветерок навевал прохладу, но кроны деревьев наверху были неподвижны. Ее белое хлопчатое платье с короткими рукавами, чуть присборенное на бедрах и доходившее до середины икр, совершенно не подходило для поездки на мотоцикле. И все же, когда Кирш ее увидел — как он уверяет, случайно — возле солнечных часов на Яффской дороге, времени на то, чтобы поехать домой переодеться, не было.

— А он не будет волноваться, где вы? — К своему стыду, Кирш не в силах был произнести имя Блумберга.

— Не думаю. Хотя я бы не сказала, что Марку все равно. Если я исчезну, ему некого будет… — Джойс чуть было не сказала «мучить», но, подумав, заменила его на более мягкое, — …дразнить.

Кирш залез на скалистый выступ, протянул руку Джойс и помог ей забраться. Вид сверху открывался не сказать чтоб захватывающий — со всех сторон их окружали только серо-зеленые сосновые стволы.

Они сели рядом на плоском каменном выступе.

— Закурим?

— Потом, — сказала она.

Кирш потянулся было за сигаретами, но теперь просто похлопал по нагрудному карману — как будто обыскивал подозреваемого, не прячет ли где оружие.

Он хотел спросить, скучает ли она по Англии или по Нью-Йорку. Хотел, чтобы она рассказала ему о своих отношениях с Блумбергом — начиная с того, как познакомились, и до сегодняшнего дня. Хотел рассказать что-нибудь и о себе, что-нибудь такое, чем можно было гордиться. Но ничего не сказал, потому что они поцеловались. Потом он точно не мог вспомнить, сама ли она потянулась к нему или он первый наклонился к ней. Если так, думал он, то скорее это, должно быть, сам воздух с ароматом хвои, тяжелый и душный, пригнул его голову словно невидимой рукой. Она отвечала на поцелуй так пылко и умело, что он почувствовал себя неуклюжим подростком. Тело его напряглось, потом они расцепили объятия.

Джойс, с невозмутимым лицом, сидела и смотрела прямо перед собой, как будто ничего не произошло — как будто они всего лишь обменялись парой дежурных фраз. Кирш даже подумал — нелепая мысль, конечно, — случись такое в Англии, в этот момент ему, пожалуй, пришлось бы извиняться.

— Я познакомилась с Марком на Шефтсбери-авеню, — начала Джойс, словно отвечая на вопрос, который Кирш собирался задать, но не задал. — К тому времени я уже месяц жила в Лондоне, остановилась у папиного знакомого, арт-дилера Феликса Шуберта. Он пытался, правда безуспешно, продать две картины Марка. Я в то время выглядела экстравагантно, во всяком случае по британским меркам. На мне было такое пунцовое платье с черной накидкой.