Палестинский роман

Уилсон Джонатан

Джойс разглядывала ландшафт. И вдруг, среди ближневосточной жары, вспомнила нью-йоркский каток и свое черное вельветовое платьице с алой бархатной подкладкой, раструбами на рукавах и фестонами по подолу — отцовский подарок ко дню рождения. Она, восьмилетняя, нарезала круги по пруду Риджли, и алый бархат вспыхивал в сером декабрьском свете.

— После дождей здесь скапливается вода, — продолжал Арон.

Они преодолели выжженный горный хребет — и вдруг стало видно все, как на ладони, до самого Средиземного моря, поблескивавшего серо-голубой полоской на горизонте. Арон, поглядывая в зеркало, сбавил скорость, чтобы Джойс полюбовалась видом, но тут их нагнал тарахтящий грузовик и попытался объехать. Арабы-рабочие в кузове улыбались и приветственно махали Джойс, Арон еще сбавил скорость, не желал уступать. Шофер грузовика нажал на гудок, жестами показывая, что хочет

проехать. Арон еще замедлил ход, машина еле ползла. Шофер грузовика все сигналил, а его пассажиры кричали, размахивая лопатами и мотыгами.

Джойс тронула Арона за плечо.

— Хватит, — сказала она, — это просто смешно.

Он пожал плечами:

— Подождут. Поверьте мне, им некуда спешить, во всяком случае ничего важного у них быть не может.

Но все же нажал на газ и прибавил скорость.

Под Наблусом из-за лопнувшей шины они застряли на три часа. Пока Арон договаривался с механиками в ближайшем гараже, Джойс коротала время в маленьком кафе, попивая мятный чай. В обоих заведениях на самом видном месте висели фотопортреты Хадж-Амина аль-Хусейни — верховного муфтия Иерусалима, и там и там он смотрел сурово. Выкрашенные зеленой краской трещиноватые стены кафе украшала еще и роспись — панорама Старого города с непомерно большими мечетями, занимающими чуть не все пространство внутри его стен. А евреев в нем как будто и не было. Каждая из сторон, подумала Джойс, делает вид, что другой не было и нет. Если строго по численности, то, может, у арабов больше на это прав, чем у евреев, и все же, хоть евреи и в меньшинстве — Джойс не сомневалась, что Палестина, по крайней мере ее большая часть, принадлежит им. Как она пришла к этой мысли? Сидя за деревянным столиком с чашкой дымящегося чая, вдыхая аромат листьев «нана», Джойс вдруг с пугающей ясностью поняла, что, возможно, в Лондоне ее завораживала не только практическая часть сионистской мечты — пасторальная, социалистическая, утопичная, — которую так трогательно преподносили горячей, жаждущей перемен публике в Тойнби-Холле, — ее манила надежда на то, что когда-нибудь в отдаленном будущем эта мечта поможет покончить с одиночеством евреев. А в то время, из-за ее отношений с Марком, это единственное, к чему она стремилась всем сердцем. Так, может, ее увлеченность сионизмом — сугубо личного свойства? Нелепая мечта изменить Марка, изменив мир? В последний год, с тех пор как муж охладел к ней, сионизм, похоже, стал ее единственной надеждой и святыней. Марк не подозревал, на скольких она побывала собраниях, он понятия не имел о людях, чьи имена она шептала украдкой, а фамилии Арлозоров [63] или Бубер [64] стали для нее такими же привычными, как Сезанн или Ван Гог. И когда она зимними вечерами под дождем спешила на Фордуич-роуд якобы в театр или на концерт, он подозревал, наверно, что у нее тайный любовник. В каком-то смысле так и было, но только, разумеется, делала она это ради него. Однако мечты ее были обречены. Вейцман и его еврейское государство не вызывали у Блумберга ничего, кроме насмешки, именно поэтому она не посвящала его до конца в свои дела. Хотя он, еврей среди англичан, тоже натерпелся. Но в своем отщепенстве он, похоже, черпал силы для творчества. И больше всего на свете боялся лишиться этой опоры.

63

Хаим Арлозоров (1899–1933) — один из руководителей сионистского рабочего движения.

64

Мартин Бубер (1878–1965) — философ, религиозный мыслитель, теоретик сионизма.

В Хайфу они приехали затемно. Возле порта смутно проступали квадраты пакгаузов на берегу, сплотившихся точно заговорщики. Воздух здесь был влажный, солоноватый: у Джойс было ощущение, как будто руки, ноги и лицо покрыты тонким слоем жира и соли. Волосы на затылке Арона блестели от пота. Шелудивый пес сунулся наперерез, выхваченный из темноты светом фар. Арон затормозил, пропуская его, потом заехал в переулок и заглушил мотор. Море было где-то совсем рядом, Джойс слышала, как волны бьются о причал. Арон вышел, открыл пассажирскую дверцу. Ноги у Джойс были как ватные, но она встала и пошла следом за ним. Метров через сто он вдруг нырнул в узкий проход, невидимый с того места, где они оставили машину. Подошел к железной дверце, порог которой находился в полуметре от земли —

если бы не дверь, эта кирпичная стена ничем не отличалась бы от соседних. Постучал два раза. Лязгнула щеколда. Выглянул Фрумкин — в слабом свете луны, затянутой облаками, его лицо белело смутным пятном. Увидев Джойс, он улыбнулся и протянул ей руку, помогая перешагнуть через порог.

— Я знал, что вы приедете, — сказал он.

— А я — в отличие от вас — этого не знала, — ответила Джойс.

Фрумкин зажег керосиновые лампы, и она увидела, что стоит посреди складского помещения, загроможденного рядами плоских деревянных ящиков с надписью: «Собственность кинокорпорации „Метрополис“». А у дальней стены — штабеля коробок поменьше размером, с трафаретной надписью на иврите по бокам.

Фрумкин жестом указал на коробки:

— Это вам предстоит развозить. Реквизит. А вот список актеров, которым все это нужно доставить.

Джойс взяла у него листок бумаги. Пробежалась глазами по аккуратному списку фамилий и адресов.

— А что в ящиках?

Фрумкин посмотрел на нее изучающим взглядом.

— Вы говорили, что хотите помочь, так? Сказали: «Чем только смогу». Ведь вы именно так сказали? Я думал, вы понимаете.

— Я правда хочу помочь.

— Чем только сможете. Верно?

Джойс почувствовала, что ее пробирает дрожь.

Фрумкин подошел к одному ящику, поднял крышку. Джойс застыла. Фрумкин заговорил — быстро и деловито:

— Вы будете развозить это по частям. По нескольку ящиков за раз. Но не на той машине, на которой приехали. Я не хочу, чтобы вас снова видели с Ароном. Если кто-нибудь спросит — а я уверен, вы знаете того, кто непременно спросит, если до вас доберется, — я оставил вам старый драндулет, потому что вы помогаете корпорации завершить съемки. Кирш, если он вас найдет, — хотя вряд ли, — не поверит в эту чушь. Ну а если все же найдет, подумает, что я просто решил произвести на вас впечатление своим богатством и щедростью — очевидно потому, что хочу заманить вас в постель. И отлично, пусть так и думает. Не разубеждайте его и старайтесь не приезжать сюда в Хайфу чаще, чем раз в десять дней или около того. Если вам шести недель хватит на то, чтобы все развезти — нормально. Мы подождем. С патронами проще. Берите как минимум по две коробки на каждый ящик.

Джойс, не отрываясь, смотрела на винтовки.

— Но Лео ничего не говорил о винтовках.

— Лео? Кто такой Лео?

Джойс посмотрела на Фрумкина. Тени от мерцающих ламп плясали над его головой. От внезапного прозрения Джойс стало страшно, ее била дрожь.

— Лео Кон. Из Лондона.

Фрумкин скорчил пренебрежительную гримасу:

— Не знаю никакого Лео Кона.

— Он говорил, учить детей. Что я буду учительницей. — Она объясняла это скорее самой себе, а не Фрумкину.

— Слушайте, вы уже в деле, и назад пути нет.

Джойс в отчаянии озиралась кругом. Сердце бешено стучало. Здесь и речи не было о садах, которые надо сажать, ни о несчастных детях, которым надо петь песенки. Несчастным ребенком тут была она сама.

Фрумкин продолжал — тихо, повелительно:

— Прежде чем выехать из Иерусалима, позвоните «Братьям Шако», это туристическая фирма в Хайфе. По номеру 240. Брат Арона, Мотти, там за директора. Он встретит вас и поможет разгрузиться. Начать доставку можно прямо сейчас.

— Ночью? — Джойс слушала свой голос и не верила своим ушам.

— Иначе зачем вас сюда привезли?

— Но я даже не представляю, где я, — с запинкой произнесла она. — Я здесь ни разу не водила машину.

Фрумкин тронул ее за плечо:

— Надеюсь, вы шутите?

— Нет, я серьезно.

— Неужели вы думаете, что мы не позаботились об этом? Мы для вас предельно все упростили. Все, что от вас потребуется, — следовать некоторое время за нужной машиной, потом свернуть и сделать несколько доставок по-быстрому. Первая будет в Рамле, по дороге из Яффы в Иерусалим. Потом поедете следом за другой машиной, а когда все будет сделано — назад в Яффу. У вас будет все необходимое: деньги, одежда, еда. В Иерусалим возвращаться не следует. Во всяком случае до тех пор, пока наш человек не скажет вам, что можно.

— А если меня будут искать?

— Мы сняли для вас жилье. Никто вас не найдет. А упаковка студийного реквизита занимает больше времени, чем мы рассчитывали. Поняли?

Воздух в помещении слегка отдавал плесенью. Желтый свет керосиновых ламп взвихрился вдруг, замигал зеленым и черным. Джойс казалось, она тонет.

— Мне душно, — проговорила она.

Фрумкин встал в полный рост и сделал глубокий вдох, словно подчеркивая ее уязвимость. Продюсер фильмов, руководитель операций — он упивался своим величием.