Палисад слов
Шрифт:
Принимая дела у своего предшественника, помимо, мягко говоря, тяжелого финансового состояния данной организации, я принял кабинетный сейф с пыльными папками, початой бутылкой водки, пассатижами и блюдцем заплесневелых огурцов. Как говорят, филиал дышал на ладан. И виделось – как много еще впереди, хотя оптимизма и сейчас хватает.
Другими словами, мысли бесновались, подруга не переставала щебетать, остальные же догорали на солнце.
Вот Ната, так зовут мою девушку, предлагает мне пойти искупаться. Отказываюсь. Фыркнув и капризно надув губы, она идет одна. Смотрю ей в спину и ловлю себя на том, что многое в ней, то, что пару дней назад казалось просто милым, стало невнятно раздражать. И ее, чуть иксовая, походка, и цвет волос качественной хны, и даже то, как она может обижаться. Вижу, как мужики на нее пялятся. Она красиво двигает ягодицами.
Часа так в три пополудни решили выйти в город – все-таки Новый год, пусть и азиатский. Поэтому, переодевшись, всем составом, прямо у отеля рассаживаемся в пресловутом «тук-туке». И пока с легким потряхиванием едем, все же попытаюсь описать, кто находится в этом механизме-авторикше. Мой родственник – он рано ушел из жизни, поэтому без комментариев. Его подруга – вздернутый носик, приятный голос, возможно, красива. Пара из далекой Канады (уехали за три года до этого из моего города на ПМЖ). Про него: типичный умница – еврей, с щучьим лицом. Был неплохим коммерсантом в России, стал среднестатистическим бизнесменом в Торонто. Она – прагматичная рыжая дама, с рядом ровных белых зубов, к тому же не бестия, с достаточно въедливой крестьянской закваской.
Ну, и наконец, моя девушка в том периоде, как я теперь представляю. (Опять с какой-то невообразимой высоты полета – вот кто бы крылья пришил!) Это некий символ чистоты мыслей, видимо из-за их отсутствия, наигранного наива и какой-то внешней кукольности.
Паттайа гуляет. Сегодня этот город вечного тепла по-особому расцвечен: стяги с какой-то символикой, плакаты, цветочные клумбы, китайские фонарики и стаи воздушных змеев.
Как оказалось, самый востребованный предмет у праздно шатающегося народа – это водяные пистолеты или ружья. Никогда не думал, что эта водная феерия приобретет здесь характер безудержной вакханалии. Если тайцы ведут себя по-восточному сдержанно, то неместные (отмечу немцев) с каким-то исступлением (явно не обошлось без алкоголя), с криками бросаются на каждого встречного-поперечного, держа наперевес удочки-насосы, а за спиной –бочонки с водой. Въезжая в центр города, мы попадаем под множество микрофонтанов. Наши девицы с оттенком удовольствия визжат, мужики сдержанно мотают головами. Я от этой «бани» начинаю испытывать легкое раздражение: на мне светлые льняные брюки, надетые по случаю вечернего похода в ресторан, которые постепенно приобретают кашеобразное состояние и неприятно липнут к ногам. Взгляд со стороны – вместо штанов тебя опоясала большая серая медуза.
Вдруг от толпы отделяется упитанный иностранец лет сорока, как потом оказалось, из бюргеров, и начинает пристраиваться к нам в «хвост», поскольку наша скамейка-автобус двигается со скоростью неторопливого человеческого шага. Что-то выкрикивая, думаю поздравления, на языке Бисмарка, этот гнус направляет мне в лицо, а я сижу на корме, пронзительную струю.
Машинально резко отворачиваю свои славянские черты, и мои дорогие диоптрии летят на асфальт, где и заканчивают свой земной путь как целостный инструмент от близорукости. Первая мысль – вторых очков у меня нет даже в номере, а мир уже стал пьяно-расплывчатым. Мысль вторая – немца надо убивать.
Коллективам, с той и другой стороны, весело. Прыжок, и я вижу перед собой довольное и рыхлое лицо в роговых очках. Удар в переносье, и очки потомка германских племен делятся на две части. Вскрик принявшего удар смешивается с возмущенными голосами его соплеменников, которые неохотно подтягиваются к месту происшествия. Без особого усилия прячу вглубь инстинкт самосохранения и выдвигаюсь им навстречу.
Сзади слышу только сдавленный смех родственника, который уже спешит на помощь. Спиной чувствую: гость из Торонто благоразумно решил отсидеться в окопе. Я же врезаюсь в толпу, и довольно успешно, так мне кажется, в горячке событий раскачиваю ее, нанося беспорядочные удары по потным рожам. Брат, громко возмущаясь: «Суки немецкие!», бьется где-то на фланге. После того, как я получаю ощутимый удар сзади по затылку и ногою – больше нечем – в междуножье, фактурно-облепленное модным льном, мы ускоренным шагом начинаем отступать.
В десять прыжков достигнув кузова нашей боевой техники и тяжело дыша, взгромождаемся на скамейку. Нашей компании уже не до смеха.
Догадливого водителя-тайца даже не надо было призывать к ускорению: он так рванул, что я чуть
Вслух стали подсчитывать потери. Я – очки, острая боль в паху и крайне непрезентабельный вид. У родственника – сбитый кулак, разорванная рубаха в кровоподтеках и моментально распухшие губа и нос, сделавшие его похожим на рыжего негра с серыми глазами. Женская часть нашего воинственного подразделения, переживательно отсидевшаяся в «глубоком тылу», выделялась пикантными подробностями своего белья из-за налипшей к молодым телам одежды. И только представитель Сиона излучал какую-то внутреннюю уверенность в нашей победе: это читалось по его губам при попытке довольно бессвязно оправдаться. Мол, его временное командование тыловой частью было благом для всего отделения. (Я догадался: седьмым антифашистом он считал нашего рулевого).
Итак, уже не обращая внимания на всеобщее разухабье, мы продвигались по одной из центральных улиц. Когда нам показалось, что удалось оторваться от мнимого преследования полиции, а по словам Роберта (так зовут, на западный манер, нашего героя тыла), в ходе боя сыны суровых германцев истошно звали на помощь местных стражей порядка, наша команда десантировалась у одного из ресторанов с запоминающимся и совсем не тайским названием «Mamas and Papas».
Уличная духота стала спадать. Настроение по шкале эмоций нулевое, но аппетит присутствует, и рассказ от зазывалы (ресторан оказался швейцарским) дает нам луч надежды, что здесь европейская кухня, так как местная уже успела стать навязчиво невкусной. Гурьбой вваливаемся в интерьер без азиатских изысков и обнаруживаем, что в достаточно большом помещении мы пока единственные посетители. Даже к лучшему: ничей взгляд не будет отдыхать на нашей расхристанной внешности. Но пустота зала и зародила некоторое подозрение, ведь за стенами харчевни настоящее столпотворение. Администратор же, увидев на наших лицах немой вопрос (пара этих лиц пребывала в некотором физиогномичном неадеквате), на ломаном английском скороговоркой заявляет Роберту, небесталанному толмачу, что ресторан только первый день как открылся. Дескать, пауза в его работе была связана со сменой хозяина и теперь новый хозяин никто иной, как абориген. И через час гарантировал полный зал. Нам-то что до этого. Дело в другом. Прямо какое-то кривое попадалово: рулили к Европе, а вернулись на исходную позицию азиатского чревоугодия, правда, надо признать, с прекрасными вкраплениями рыбного ассортимента.
Голод и пока пустой зал сделали свое дело – мы за большим столом в центре овального помещения. Все, сегодня пережитое, в сторону, будем культурно вечерять. И вот уже симпатичная тайка (а может, симпатичный) несет стопку меню, каждое размером с энциклопедический словарь, и с вечно виноватой улыбкой начинает персонально разносить. Читая меню, изредка посматриваю на потрепанную в уличных боях гвардию – что они-то выбирают. Из фолианта-меню была вытянута необходимая информация. Как и предполагалось, в результате смены главы трактира, кухня сугубо тайская.
Меня удивило единодушие, которое проявила наша группа – какие-то острые супы и рыбные блюда. Подумалось: ну что же, попробую красиво выделиться в своей ценовой политике, как наиболее пострадавший по зрению.
Окружение для меня продолжало оставаться без четких контуров. Когда все уже сделали заказ, командирским тоном подзываю официанта. «Итак», – говорю, хотя это слово произношу невербально, путем тыканья пальцем в меню. В абсолютном сравнении с ценами заказов, сделанных моими сотоварищами, моя сумма выглядела просто циклопичной. Эффектно. А моя Ната, видимо, наконец-то почувствовав, что я стал как-то отдаляться, а в свете последних событий и вовсе превращаться в неформального лидера компании, сделала решительную попытку аналогичного перезаказа. На что улыбка-маска с легким поклоном отвечает: «Извините, ваш заказ уже принят, но вы можете дозаказать». Надо было видеть нахмурившееся личико! Оно говорило: «Ну и хрен с вами со всеми, уроды!» Если и ошибся в переводе ее гримасы, то разве что только в синонимах.
Мой же царский заказ содержал в себе свинину, королевские креветки и какой-то неизвестный мне гарнир. Через десять минут приносят вино и текилу со скудной сырной закуской. А по прошествии трех-четырех рюмок текилы пятерым членам нашего уютного заседания, уж не побоюсь этого слова, доносят супы. Перемежая процесс вбирания в себя кактусовой водки с обязательным, как тогда казалось, облизыванием лимонно-подсоленной руки, эта же дружная пятерка через каких-то сорок минут дожидается и горячего.