Палочка для Рой
Шрифт:
Весь прошлый год я была полностью сосредоточена на выживании или изучении нового в магии.
Я не позволяла себе думать о том, что никогда снова не увижу отца. Даже если между нами годами не было близких отношений, я всегда надеялась, что придёт время, когда мы сможем снова стать семьей.
Теперь же, даже если я каким-то образом отыскала бы заклинание, позволяющее мне перепрыгнуть между вселенными, и ещё одно, позволяющее мне в бесконечности вселенных найти ту, где находился мой отец, то я сама больше не была похожа на его дочь. Сумел бы он вообще меня
Даже если бы я нашла вселенную с ним, было трудно найти кого-то на целой планете. Очевидно, что у волшебников не было заклинаний, которые позволяли бы легко выслеживать людей на большом расстоянии, иначе все Пожиратели Смерти были бы задержаны сразу после поимки первого из их рядов.
Хотя при условии, что я смогла бы найти нужное измерение, возможно, получилось бы купить волшебную сову и написать ему письмо.
Интересно, каковы ограничения этих сов?
Нужно ли им лететь прямо к цели? Если так, то доставка письма в Австралию занимала бы очень много времени. Может, они сокращают путь? Если так, возможно, сова смогла бы найти отца даже из измерения, в котором я находилась?
Сейчас нечего было и думать о подобных попытках. Шанс на то, что сову перехватят, был слишком высок, и, возможно, её перехватили бы даже не Пожиратели Смерти. Даже кто-то явно преданный мне, как Гермиона, легко может попасть под чтение разума или оказаться под контролем, выдав всё, что знает, так что информацию о своем происхождении я не могла доверить никому.
Она всё ещё смеялась, и наблюдать за ней и её семьей было горько и сладко одновременно.
Люпин наблюдал за мной, и я видела на его лице странное понимание. Я быстро вытолкнула эмоции в насекомых, и сразу же всё стало лучше.
Было ли это одной из причин, почему я оставалась настолько эмоционально спокойной весь год? В прежней жизни я ощущала в себе эмоции, несмотря на то, что могла выталкивать свои реакции в насекомых. Выталкивала ли я свою боль и гнев, депрессию и одиночество в насекомых, в качестве способа оставаться собранной?
Какие будут долгосрочные эффекты в моей психике от такого эмоционального онемения?
Ощущала ли я вообще свои настоящие эмоции? Хотя воспоминания были мои собственные, основой, на которой работал мой разум, был мозг Милли Скривенер. Я рассчитывала, что часть изменений в моей личности вызвана тем, что у меня мозг одиннадцатилетки, но что, если дело было не только в этом?
Антисоциальные расстройства личности зачастую генетически наследовались. Что я знала о Скривенерах? Я практически и не думала о них с того момента, как очнулась в той аллее. Влиял ли на меня используемый мной мозг, или дело было в том, что я привыкла и уже пристрастилась к выталкиванию эмоций в насекомых? Может, насекомые в Хогвартсе были самыми депрессивными в мире, о чём я просто не знала?
Была ли я всё ещё собой?
Когда Люпин развернулся, чтобы сказать что-то миссис Грейнджер, я специально позволила своим эмоциям вернуться на место.
Контраст
За мгновения до этого мой разум был ясным и острым. Теперь всё ощущалось тусклым и серым. Меня заполняла меланхолия, и я принудила себя выглядеть бесстрастной.
— Дорогая, из какой части Америки ты прибыла? — спросила миссис Грейнджер.
— Из местечка возле Бостона, — ответила я. — Вы не слышали о нём.
— Я слышала хорошие вещи об Америке, — сказала она.
— Большая часть Америки — потрясная, — ответила я. — Но есть ужасные места. Уверена, такое справедливо для любой страны. До того как приехать сюда, я провела какое-то время в Чикаго.
— Мне очень жаль, что такое случилось с твоими родителями, дорогая, — сказала миссис Грейнджер.
— Уверена, они были бы счастливы, узнав, что со мной всё в порядке, — ответила я. — И что я в безопасности, по крайней мере, сейчас.
Мой настоящий отец точно бы так себя чувствовал, и уверена, что и Скривенеры тоже, до того мига, пока они бы не поняли, что я на самом деле зловещий потусторонний выродок, надевший их дочь, как костюм.
Мне повезло, что этого не появилось у моего боггарта: плавящееся лицо, под которым показывается мое прежнее лицо. Это могло дать людям слишком много подсказок.
Начни я рассказывать в присутствии родителей Гермионы о различных бандах у себя на родине, они вполне могли бы начать меня опасаться, но в то же время держать их в неведении тоже было нечестно.
— Я рада, что у Гермионы такие замечательные родители, — сказала я миссис Грейнджер. — Мне кажется, это всё облегчает.
— Мы боялись, что она вообще не заведёт друзей, — признал её отец. — Так что мы были очень рады, что вы с ней подружились. Она рассказала нам, что благодаря тебе завела ещё несколько друзей.
Гермиона покраснела.
— Она бы обзавелась друзьями рано или поздно, — ответила я. — Как только поняла бы, что ей не всегда нужно быть самой умной в классе. Только это и мешало ей, правда.
— Тейлор и я идём бок о бок, мы лучшие в параллели, — с гордостью призналась Гермиона.
— Но Гермионе больше не нужно всем об этом рассказывать, вот и вся разница, — сказала я, бросая взгляд в её сторону.
Потребовалось много времени, чтобы избавить её от привычки хвастаться своими интеллектуальными способностями. Я долбила её за это каждый раз, когда слышала хвастовство, но до сих пор случались моменты, когда она снова возвращалась к этому занятию.
Хвастовство Драко тоже уменьшилось, но не так быстро. Отчасти из-за того, что я меньше контактировала с ним, и отчасти из-за того, что он был менее мотивирован, чем Гермиона. Тем не менее, благодаря нескольким состоявшимся у нас разговорам, он сильно продвинулся вперёд, и я ожидала, что он продолжит становиться лучше.
Дамблдор устроил всё так, что сундук Драко был отправлен ему обратно с анонимным благодарственным письмом. Последнее, что ему требовалось, так это письменное доказательство того, что он выступил на моей стороне против Пожирателей Смерти.