Паломничество Чайльд-Гарольда. Дон-Жуан

Байрон Джордж Гордон

98

Что в старости быстрее всяких бед Нам сеть морщин врезает в лоб надменный? Сознание, что близких больше нет, Что ты, как я, один во всей вселенной. Склоняюсь пред Карающим, смиренный, — Дворцы Надежды сожжены дотла. Катитесь, дни, пустой, бесплодной сменой! Все жизнь без сожаленья отняла, И молодость моя, как старость, тяжела.

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ [121]

121

Песнь третью поэмы Байрон начал в первых числах мая 1816 г. Закончил в Уши, близ Лозанны, 27 июня 1816 г.

Автограф песни третьей, переписанный Байроном набело с черновой рукописи и врученный им его другу Бердмору Скропу Дэвису (1783–1852), в течение 160 лет считался утраченным. В 1976 г. в Англии появились газетные сообщения о том, что в подвале

одного из лондонских банков был обнаружен дорожный чемодан, в котором находился автограф песни третьей поэмы «Паломничество Чайльд-Гарольда», ряд рукописей стихотворений поэта Перси Биши Шелли и других документов.

Опубликована песнь третья была 18 ноября 1816 г. по копии, сделанной по просьбе Байрона с автографа Клэр Клермонт — сводной сестрой Мэри Шелли (жены поэта) — и исправленной и дополненной Байроном. 11 сентября 1816 г., по приезде в Лондон, Шелли вручил ее издателю Дж. Меррею.

На рукописи упомянутой копии песни третьей рукой Байрона внесена помета: «Примечания к этой копни — более полные и исчерпывающие, чем в автографе. В ней также на одну строфу больше. Байрон, 10 июля 1816».

Afin que cette application vous forc^at de penser `a autre chose; il n'y a en v'erit'e de rem`ede que celui-l`a et le temps.

Lettre du Roi de Prusse `a D'Alembert, Sept. 7, 1776. [122]

1

Дочь сердца моего, малютка Ада! [123] Похожа ль ты на мать? В последний раз. Когда была мне суждена отрада Улыбку видеть синих детских глаз, Я отплывал — то был Надежды час. И вновь плыву, [124] но все переменилось. Куда плыву я? Шторм встречает нас. Сон обманул… И сердце не забилось, Когда знакомых скал гряда в тумане скрылась.

122

Пусть это занятие заставит вас думать о другом; только оно, да еще время способны вас излечить. Письмо короля Пруссии Д'Аламберу, 7 сент. 1776 (франц.).

Эпиграф к песни третьей взят Байроном из письма Фридриха II, короля Пруссии (1740–1786), к Жану Лерону Д'Аламберу (1717–1783), философу, математику и филологу, потерявшему друга.

123

Ада — Ада Августа Байрон, дочь поэта. Родилась 10 декабря 1815 г., умерла 27 ноября 1852 г. В последний раз Байрон видел ее в Лондоне 15 января 1816 г.

124

И вновь плыву… — Байрон покинул Англию во второй и последний раз 25 апреля 1816 г.

2

Как славный конь, узнавший седока, Играя, пляшут волны подо мною. Бушуйте, вихри! Мчитесь, облака! Я рад кипенью, грохоту и вою. Пускай дрожат натянутой струною И гнутся мачты в космах парусов! Покорный волнам, ветру и прибою, Как смытый куст по прихоти валов, Куда угодно плыть отныне я готов.

3

В дни молодости пел я об изгое, Бежавшем от себя же самого, И снова принимаюсь за былое, Ношу с собой героя своего, Как ветер тучи носит, — для чего? Следы минувших слез и размышлений Отливом стерты, прошлое мертво, И дни влекутся к той, к последней смене Глухой пустынею, где ни цветка, ни тени.

4

С уходом милой юности моей Каких-то струн в моей душе не стало, И лиры звук фальшивей и тусклей. Но если и не петь мне, как бывало, Пою, чтоб лира сон мой разогнала, Себялюбивых чувств бесплодный сон. И я от мира требую так мало: Чтоб автора забвенью предал он, Хотя б его герой был всеми осужден.

5

Кто жизнь в ее деяниях постиг, Кем долгий срок в земной юдоли прожит, Кто ждать чудес и верить в них отвык, Чье сердце жажда славы не тревожит, И ни любовь, ни ненависть не гложет, Тому остался только мир теней, Где мысль уйти в страну забвенья может, Где ей, гонимой, легче и вольней Меж зыбких образов, любимых с давних дней.

6

Их удержать, облечь их в плоть живую, Чтоб тень была живее нас самих, Чтоб в слове жить, над смертью торжествуя, — Таким увидеть я хочу мой стих. Пусть я ничтожен — на крылах твоих, О мысль, твоим рожденьем ослепленный, Но, вдруг прозрев незримо для других, Лечу я ввысь, тобой освобожденный, От снов бесчувственных для чувства пробужденный.

7

Безумству мысли надобна узда. Я мрачен был, душой печаль владела. Теперь не то! В минувшие года Ни в чем не ставил сердцу я предела. Фантазия виденьями кипела. И ядом стал весны моей приход. Теперь душа угасла, охладела. Учусь терпеть неотвратимый гнет И не корить судьбу, вкушая горький плод.

8

На

этом кончим! Слишком много строф О той поре, уже невозвратимой. Из дальних странствий под родимый кров Гарольд вернулся, раною томимый, Хоть не смертельной, но неисцелимой. Лишь Временем он сильно тронут был. Уносит бег его неумолимый Огонь души, избыток чувств и сил, И, смотришь, пуст бокал, который пеной бил.

9

До срока чашу осушив свою И ощущая только вкус полыни, Он зачерпнул чистейшую струю, Припав к земле, которой чтил святыни. Он думал — ключ неистощим отныне, Но вскоре снова стал грустней, мрачней И понял вдруг в своем глубоком сплине, Что нет ему спасенья от цепей, Врезающихся в грудь все глубже, все больней.

10

В скитаньях научившись хладнокровью, Давно считая, что страстями сыт, Что навсегда простился он с любовью, И равнодушье, как надежный щит, От горя и от радости хранит, Чайльд ищет вновь средь вихря светской моды, В толкучке зал, где суета кипит, Для мысли пищу, как в былые годы Под небом стран чужих, среди чудес природы.

11

Но кто ж, прекрасный увидав цветок, К нему с улыбкой руку не протянет? Пред красотой румяных юных щек Кто не поймет, что сердца жар не вянет? Желанье славы чьей души не ранит, Чьи мысли не пленит ее звезда? И снова Чайльд пустым круженьем занят И носится, как в прежние года, Лишь цель его теперь достойней, чем тогда.

12

Но видит он опять, что не рожден Для светских зал, для чуждой их стихии, Что подчинять свой ум не может он, Что он не может мыслить, как другие. И хоть сжигала сердце в дни былые Язвительная мысль его, но ей Он мненья не навязывал чужие. И в гордости безрадостной своей Он снова ищет путь — подальше от людей.

13

Среди пустынных гор его друзья, Средь волн морских его страна родная, Где так лазурны знойные края, Где пенятся буруны, набегая. Пещеры, скалы, чаща вековая — Вот чей язык в его душе поет. И, свой родной для новых забывая, Он книгам надоевшим предпочтет Страницы влажные согретых солнцем вод.

14

Он, как халдей, на звезды глядя ночью И населяя жизнью небосвод, Тельца, Дракона видеть мог воочью. Тогда, далекий от людских забот, Он был бы счастлив за мечтой в полет И душу устремить. Но прах телесный Пылать бессмертной искре не дает, Как не дает из нашей кельи тесной, Из тяжких пут земных взлететь в простор небесный.

15

Среди людей молчит он, скучен, вял, Но точно сокол, сын нагорной чащи, Отторгнутый судьбой от вольных скал, С подрезанными крыльями сидящий И в яростном бессилии все чаще Пытающийся проволочный свод Ударами груди кровоточащей Разбить и снова ринуться в полет — Так мечется в нем страсть, не зная, где исход.

16

И вновь берет он посох пилигрима, Чтобы в скитаньях сердце отошло. Пусть это рок, пусть жизнь проходит мимо, Презренью и отчаянью назло Он призовет улыбку на чело. Как в миг ужасный кораблекрушенья Матросы хлещут спирт — куда ни шло! И с буйным смехом ждут судеб свершенья, Так улыбался Чайльд, не зная утешенья.

17 [125]

Ты топчешь прах Империи, [126] — смотри! Тут Славу опозорила Беллона. И не воздвигли статую цари? Не встала Триумфальная колонна? Нет! Но проснитесь, — Правда непреклонна: Иль быть Земле и до скончанья дней Все той же? Кровь удобрила ей лоно, Но мир на самом страшном из полей С победой получил лишь новых королей. [127]

125

Строфы 17–45 были написаны Байроном под впечатлением посещения поля битвы Ватерлоо в апреле 1816 г., то есть менее чем через год после кровопролитного сражения.

126

Ты топчешь прах Империи… — Поражение наполеоновских войск в сражении при Ватерлоо привело к падению наполеоновской империи.

127

Но мир на самом страшном из полей // С победой получил лишь новых королей. — В годы реставрации и торжества дворянско-монархической реакции десятки новых королей и герцогов заняли троны во многих странах Европы.