Паломничество Чайльд-Гарольда. Дон-Жуан

Байрон Джордж Гордон

53

И вновь к любви мечты его летят, Хоть страсть его в своем огне сгорела. Но длить угрюмость, видя нежный взгляд, Но чувство гнать — увы, — пустое дело! В свой час и тот, чье сердце охладело, На доброту ответит добротой. А в нем одно воспоминанье тлело: О той одной, единственной, о той, Чьей тихой верности он верен был мечтой.

54

Да, он любил (хотя несовместимы Любовь и холод), он тянулся к ней. Что привлекло характер нелюдимый, Рассудок, презирающий людей? Чем хмурый дух, бегущий от страстей, Цветенье первой юности пленило? Не знаю. В одиночестве быстрей Стареет сердце, чувств уходит сила, И в нем, бесчувственном, одно лишь чувство жилой

55

Она —

дитя! — тем существом была, Которое не церковь с ним связала. Но связь была сильней людского зла И маску пред людьми не надевала. И даже сплетни многоликой жало, И клевета, и чары женских глаз — Ничто незримых уз не разрушало. И Чайльд-Гарольд стихами как-то раз С чужбины ей привет послал в вечерний час. Над Рейном Драхенфельз [140] вознесся, Венчанный замком, в небосвод, А у подножия утеса Страна ликует и цветет. Леса, поля, холмы и нивы Дают вино, и хлеб, и мед, И города глядят в извивы Широкоструйных рейнских вод. Ах, в этой радостной картине Тебя лишь не хватает ныне.

140

Драхенфельз — развалины замка на одной из Семи гор на Рейне.

Сияет солнце с высоты, Крестьянок праздничны наряды. С цветами, сами как цветы, Идут, и ласковы их взгляды. И красоте земных долин Когда-то гордые аркады И камни сумрачных руин Дивятся с каменной громады. Но нет на Рейне одного: Тебя и взора твоего, Тебе от Рейна в час печали Я шлю цветы как свой привет. Пускай они в пути увяли, Храни безжизненный букет. Он дорог мне, он узрит вскоре Твой синий взор в твоем дому. Твое он сердце через море Приблизит к сердцу моему, Перенесет сквозь даль морскую Сюда, где о тебе тоскую, А Рейн играет и шумит, Дарит земле свои щедроты, И всякий раз чудесный вид Являют русла повороты. Тут все тревоги, все заботы Забудешь в райской тишине, Где так милы земли красоты Природе-матери и мне. И мне! Но если бы при этом Твой взор светил мне прежним светом!

56

Под Кобленцем [141] есть холм, и на вершине Простая пирамида из камней. Она не развалилась и доныне, И прах героя погребен под ней. То был наш враг Марсо, [142] но тем видней Британцу и дела его, и слава. Его любили — где хвала верней Солдатских слез, пролитых не лукаво? Он пал за Францию, за честь ее и право.

141

Кобленц — город в Германии, во время Французской буржуазной революции 1789–1794 гг. — центр контрреволюционной эмиграции.

142

Марсо, Франсуа Соверен (1769–1796) — генерал Французской республики, талантливый полководец. В бою близ Кобленца был смертельно ранен.

57

Был горд и смел его короткий путь. Две армии — и друг и враг — почтили Его слезами. Странник, не забудь Прочесть молитву на его могиле! Свободы воин, был он чужд насилий Во имя справедливости святой, Для чьей победы мир в крови топили, Он поражал душевной чистотой. За это и любил его солдат простой.

58

Вот Эренбрейтштейн [143] — замка больше нет. Его донжоны взрывом разметало. И лишь обломки — память прежних лет, Когда ни стен, ни каменного вала Чугунное ядро не пробивало. В дыму войны отсюда враг бежал, Но мир низверг твердыню феодала: Где град железный тщетно грохотал, Там хлещет летний дождь в проломы хмурых зал.

143

Эренбрейтштейн — крепость близ Кобленца. Осада этой крепости войсками республиканской Франции длилась два года.

59

Прощай, о Рейн! В далекий путь без цели От

милых стран пришельца гонит рок. И те, кто вместе, жить бы здесь хотели, И тот, кто в целом мире одинок. И если бы оставить жертву мог Ужасный коршун самоугрызений — Так только здесь, где каждый уголок И дик и чуден, мил труду и лени, Обилен и богат, и щедр, как день осенний.

60

И все ж прости! О, тщетное «прости»! Кто приникал к твоей струе кристальной, Не может образ твой не унести. И если он уйти решил, печальный, Тебе опять он кинет взор прощальный, Стремясь запечатлеть твои черты. Пусть Юг роскошней в мощи изначальной, Где в мире край, который слил, как ты, И славу прошлых дней, и мягкость красоты?

61

Уютное величье, — отраженья Домов, церквей и башен городских. Средь рощ и пашен — белые селенья. Там пропасти, там зубья скал нагих — Предвосхищенье крепостей людских. Монастыри с готическим фасадом, А люди — как природа: здесь для них Веселье стало жизненным укладом, Хотя империи катятся в пропасть рядом.

62

Но мимо, мимо! Вот громады Альп, Природы грандиозные соборы; Гигантский пик — как в небе снежный скальп; И, как на трон, воссев на эти горы, Блистает Вечность, устрашая взоры. Там край лавин, их громовой исход, Там для души бескрайные просторы, И там земля штурмует небосвод. А что же человек? Чего он, жалкий, ждет?

63

Но, прежде чем подняться на высоты, Хочу равнинный восхвалить Морат, [144] Где бой пришельцам дали патриоты И где не покраснеешь за солдат. Хотя ужасен их трофеев склад. Враги свободы, здесь бургундцы пали. Они непогребенные лежат, Им памятником их же кости стали, И внемлет черный Стикс стенаньям их печали.

64

Как Ватерлоо повторило Канны, [145] Так повторен Моратом Марафон. Там выиграли битву не тираны, А Вольность, и Гражданство, и Закон. Там граждане сражались не за трон, То не была над слабыми расправа, И не был там народ порабощен, Не проклинал «божественное право», Которым облачен тот, в чьих руках держава.

144

Морат. — В сражении при Морате в июне 1476 г. ополчение городских и сельских кантонов Швейцарского союза, отстаивая независимость своей Федерации, нанесло сокрушительный удар войскам бургундского герцога Карла Смелого.

145

Канны — селение в юго-восточной Италии, где в годы второй Пунической войны произошла знаменитая битва (216 г. до н. э.), в которой карфагенский полководец Ганнибал (ок. 247–183 гг. до н. э.) добился полного разгрома римских войск.

Сопоставляя сражения при Ватерлоо и Каннах с битвами при Марафоне и Морате, Байрон отчетливо проводит границу между войнами завоевательными и войнами во имя независимости родины.

65

В безлюдном одиночестве, одна, Грустит колонна у стены замшелой, Величья гибель видела она. И смотрит в Вечность взгляд бесцветно-белый, Как человек, от слез окаменелый И все ж не ставший чувствовать слабей, Она дивится, что осталась целой, Когда Авентик, [146] слава древних дней, Нагроможденьем стал бесформенных камней.

66

146

Авентик (точнее, Авентикум) — столица древнеримской провинции Гельвеция в Швейцарии.

Здесь Юлия — чья память да святится! — Служенью в храме юность отдала И, небом не услышанная жрица, Когда отца казнили, умерла. Его боготворила, им жила! Но суд закона глух к мольбе невинной, И дочь отцовской жизни не спасла. Без памятника холмик их пустынный, Где сердце спит одно, и прах и дух единый.

67

Таких трагедий и таких имен Да не забудет ни один сказитель! Империи уйдут во тьму времен, В безвестность канут раб и победитель, Но высшей добродетели ревнитель В потомстве жить останется навек, И взором ясным, новый небожитель Глядит на солнце, чист, как горный снег, Забыв на высоте всего земного бег.