Паломничество Чайльд-Гарольда. Дон-Жуан

Байрон Джордж Гордон

81

Но ревность, заточенные красотки, Невольницы богатых стариков, Дуэньи, и запоры, и решетки — Все минуло, все ныне — хлам веков. Чьи девы так свободны от оков, Как (до войны) испанка молодая, Когда она плясала средь лугов Иль пела песнь, венок любви сплетая, И ей в окно луна светила золотая?

82

Гарольд не раз любил, иль видел сон, Да, сон любви, — любовь ведь сновиденье. Но стал угрюмо-равнодушным он. Давно в своем сердечном охлажденье Он понял: наступает пробужденье, И пусть надежды счастье нам сулят, Кончается их яркое цветенье, Волшебный исчезает аромат, И что ж останется: кипящий в сердце яд.

83

В

нем прелесть женщин чувства не будила, Он стал к ним равнодушней мудреца, Хотя его не мудрость охладила, Свой жар высокий льющая в сердца. Изведав все пороки до конца, Он был страстями, что отбушевали, И пресыщеньем обращен в слепца, И жизнеотрицающей печали Угрюмым холодом черты его дышали.

84

Он в обществе был сумрачен и хмур, Хоть не питал вражды к нему. Бывало, И песнь споет, и протанцует тур, Но сердцем в том участвовал он мало. Лицо его лишь скуку выражало. Но раз он бросил вызов сатане. Была весна, все радостью дышало, С красавицей сидел он при луне И стансы ей слагал в вечерней тишине.

ИНЕСЕ

Не улыбайся мне, не жди Улыбки странника ответной. К его бесчувственной груди Не приникай в печали тщетной. Ты не разделишь, милый друг, Страданья дней его унылых, Ты не поймешь причины мук, Которым ты помочь не в силах. Когда бы ненависть, любовь Иль честолюбье в нем бродило! Нет, не они велят мне вновь Покинуть все, что сердцу мило. То скука, скука! С давних пор Она мне сердце тайно гложет. О, даже твой прекрасный взор, Твой взор его развлечь не может! Томим сердечной пустотой, Делю я жребий Агасфера. И в жизнь за гробовой чертой, И в эту жизнь иссякла вера. Бегу от самого себя, Ищу забвенья, но со мною Мой демон злобный, мысль моя, — И в сердце места нет покою. Другим все то, что скучно мне, Дает хоть призрак наслажденья. О, пусть пребудут в сладком сне, Не зная муки пробужденья! Проклятьем прошлого гоним, Скитаюсь без друзей, без дома И утешаюсь тем одним, Что с худшим сердце уж знакомо. Но с чем же? — спросишь ты. О нет, Молчи, дитя, о том ни слова! Взгляни с улыбкой мне в ответ И сердца не пытай мужского.

85

Прости, прости, прекрасный Кадикс мой! Напрасно враг грозил высоким стенам, Ты был средь бурь незыблемой скалой, [59] Ты не знаком с покорностью и пленом. И если, гневом распален священным, Испанца кровь дерзал ты проливать, То суд был над изменником презренным. [60] Но изменить могла здесь только знать. Лишь рыцарь был готов чужой сапог лобзать.

59

Ты был средь бурь незыблемой скалой… — К началу 1810 г. наполеоновская армия была остановлена у стен Кадиса (Кадикса), население которого героически обороняло город более двух лет.

60

…суд был над изменником презренным. — Маркиз Солано, губернатор и главнокомандующий испанскими войсками, был расстрелян как изменник за отказ выполнить приказ Центральной хунты атаковать французский флот, стоявший на рейде близ Кадиса.

86

Испания, таков твой жребий странный: Народ-невольник встал за вольность в бой. Бежал король, сдаются капитаны, Но твердо знамя держит рядовой. Пусть только жизнь дана ему тобой, Ему, как хлеб, нужна твоя свобода. Он все отдаст за честь земли родной, И дух его мужает год от года. «Сражаться до ножа!» — таков девиз народа.

87

Кто хочет знать Испанию, прочти, Как воевать Испания умела. Все, что способна месть изобрести, Все, в чем

война так страшно преуспела, — И нож и сабля — все годится в дело! Так за сестер и жен испанцы мстят, Так вражий натиск принимают смело, Так чужеземных потчуют солдат И не сочтут за труд отправить сотню в ад.

88 [61]

Ты видишь трупы женщин и детей И дым над городами и полями? Кинжала нет — дубиной, ломом бей, Пора кончать с незваными гостями! На свалке место им, в помойной яме! Псам кинуть труп — и то велик почет! Засыпь поля их смрадными костями И тлеть оставь — пусть внук по ним прочтет, Как защищал свое достоинство народ!

89

Еще не пробил час, но вновь войска Идут сквозь пиренейские проходы. [62] Конца никто не ведает пока, Но ждут порабощенные народы, Добьется ли Испания свободы, Чтобы за ней воспряло больше стран, [63] Чем раздавил Писарро. [64] Мчатся годы! Потомкам Кито [65] мир в довольстве дан, А над Испанией свирепствует тиран.

61

Строфы 88–93 Байрон написал по возвращении в Англию, по следам событий.

62

…вновь войска // Идут сквозь пиренейские проходы. — Байрон говорит о битвах при Талавере (июль 1809 г.), при Бароесе и Альбуере (май 1811 г.).

63

…за ней воспряло больше стран, // Чем раздавил Писарро. — Национально-освободительная борьба испанского народа положила начало выступлениям против наполеоновской Франции в ряде других стран Европы.

64

Писарро, Франсиско (ок. 1471–1541) — один из испанских конкистадоров, возглавлял завоевание огромной территории государства инков на западном побережье Латинской Америки.

65

Кито — город в Южной Америке, население которого неоднократно восставало против испанского господства, 10 августа 1810 г. в Кито вспыхнуло восстание, положившее начало борьбе за независимость и образованию государства Эквадор.

90

Ни Сарагосы кровь, ни Альбуера, Ни горы жертв, ни плач твоих сирот, Ни мужество, какому нет примера, — Ничто испанский не спасло народ. Доколе червю грызть оливы плод? Когда забудут бранный труд герои? Когда последний страшный день уйдет И на земле, где галл погряз в разбое, Привьется Дерево Свободы, как родное?

91

А ты, мой друг! [66] — но тщетно сердца стон Врывается в строфу повествованья. Когда б ты был мечом врага сражен, Гордясь тобой, сдержал бы друг рыданья. Но пасть бесславно, жертвой врачеванья, Оставить память лишь в груди певца, Привыкшей к одиночеству страданья, Меж тем как Слава труса чтит, глупца, — Нет, ты не заслужил подобного конца!

66

А ты, мой друг! — Эти строфы (91–92) Байрон посвятил памяти школьного товарища Джона Уингфилда.

92

Всех раньше узнан, больше всех любим, Сберегшему так мало дорогого Сумел ты стать навеки дорогим. «Не жди его!» — мне явь твердит сурово. Зато во сне ты мой! Но утром снова Душа к одру печальному летит, О прошлом плачет и уйти готова В тот мир, что тень скитальца приютит, Где друг оплаканный о плачущем грустит.

93

Вот странствий Чайльда первая страница. Кто пожелает больше знать о нем, Пусть следовать за мною потрудится, Пока есть рифмы в словаре моем. Бранить меня успеете потом. Ты, критик мой, сдержи порыв досады! Прочти, что видел он в краю другом, Там, где заморских варваров отряды Бесстыдно грабили наследие Эллады. [67]

67

Там, где заморских варваров отряды // Бесстыдно грабили наследие Эллады. — Байрон имеет в виду лорда Элджина (17661842), шотландского пэра, — археолога-любителя. В бытность свою в Афинах в качестве дипломата он добился разрешения вывезти из Афин несколько кусков мрамора и вывез из Греции бесценную коллекцию.