Паломничество Ланселота

Вознесенская Юлия Николаевна

Наконец Инга облегчилась. Дрожащая и смущенная, она снова подошла к коляске под истерический хохот трибун.

— Ланселот, может быть, я теперь не много пройду своими ногами? — предложила она.

— Нет, солнышко, мы не можем так задерживаться. Как, ребята, вы готовы двигаться дальше?

— Мы—то можем, а вот как твои руки, Ланс?

— А что мои руки? У меня руки в порядке, — Ланселот в доказательство поднял руки, обмотанные тряпками. — А вам, кстати, облегчиться не надо?

— Из нас все на бегу выпотело.

— Ну смотрите…

Ты как, Тридцатьпятик, есть еще силенки?

— Один бы я столько сегодня не прошел, — честно ответил мальчишка. — В компании лучше. Я рад что пошел с вами. А еще больше буду рад, если мы этим живоглотам, — кивнул он в сторону беснующихся балконов, — нос натянем. Двигаем, Жерар?

Жерар с Тридцатьпятиком взялись за петли, Инга уселась на колени Ланселоту.

— Тебе не очень тяжело, Ланселот? — спросила она, робко заглядывая ему в глаза.

— Дурочка! Ты же сидишь у меня на коленях, а их я совсем не чувствую.

— Это хорошо, — сказала она и зажала рот своей ладошкой—подушечкой. — Ой, я не подумав сказала!

— Хватит любезничать, поехали! — прикрикнул на них Тридцатьпятик.

Жерар сделал первый шаг, Тридцатьпятик приноровился к нему, Ланселот крутанул колеса.

Тринадцатый… Четырнадцатый… Пятнадцатый… Когда они достигли шестнадцатого яруса, Ланселот сказал девушке:

— Инга, скоро тебе придется идти своими ногами. Может, ты вздремнешь немного?

— А как же счет?

— Впереди у нас пятеро, теперь мы со счета не собьемся. Мы хорошо идем! — ответил Ланселот. Но сам он подумал, что пять фиолетовых соперников впереди — это все—таки очень много. Скоро ночь и неизвестно, что их ждет, и Ванда где—то далеко позади, за ней еще придется возвращаться…

Инга послушно положила голову ему на плечо и тут же уснула.

Балконы всякий раз встречали их коляску ревом. Но не только криками выражали свое возмущение те, кто ставил на других паломников фиолетового финиша — до других цветов пока не дошел черед. В них летели банки из—под напитков с балконов простых горожан, огрызки фруктов с балконов для чистой публики. Хотя до первого финиша было еще очень далеко, страсти постепенно разгорались, и вот уже первый камень угодил в плечо Ланселота: хорошо еще, что не в голову Инги, лежавшую как раз на этом плече!

Летели в них и тяжелые запечатанные банки с энергеном.

— Не вздумайте их ловить! — бросил на ходу Жерар. — В них может быть снотворное или еще какая—нибудь отрава!

Если бы не скорость продвижения, им бы не избежать прямых попаданий, и они теперь придерживались левого, наружного края дороги.

Стало темнеть, зажглись фонари. "Еще один слух оказался выдумкой, — подумал Ланселот, глядя на фонари в форме крестов. На них загорелись длинные лампы, бросавшие на дорогу яркий голубой свет, и гирлянды красных лампочек. — И никаких распятых на фонарях нет, как и следовало ожидать!".

Заработали громкоговорители и по радио был объявлен шестичасовой отдых для всех участников и такой

же перерыв для зрителей. Служители и клоны сразу же вышли на трассу и приступили к уборке, зрители стали покидать балконы. Ланселот разбудил Ингу.

— А мы можем двигаться во время отдыха? — спросил он ближайшего служителя.

— Можете хоть танцевать, — ответил тот. — Но ты смотри, не надорвись, Тридцать Третий, — я на тебя поставил!

— Спасибо. Поставь вот на нее — уже завтра получишь выигрыш.

— А ты что, до самого старта собираешься везти на себе эту вонючую тушу? Тогда я сейчас же на нее поставлю! Вот спасибо!

Ну да, от бедной Инги теперь дурно пахло, и, услышав слова служителя, она всхлипнула. Ланселот тут же пожалел, что дал ему добрый совет. Он чуть было не сказал, что бросит Ингу на дороге, но ему не захотелось пугать бедную девушку даже в шутку.

— Не обращай внимания, Инга. Лучше разомнись немного, подвигайся.

Ланселот ссадил ее с колен и посоветовал сначала походить, чтобы наладить кровообращение. — Я вперед пойду, чтобы вам легче было! Инга расставила руки для равновесия и, как ни странно, довольно бойко затопала вперед на своих тумбообразных ногах. Жерар смотал упряжь и сунул ее в сетку под сиденьем коляски.

— Ну что, пошли догонять Ингу? — сказал он Тридцатьпятику. — Ланс! Мы с Ингой пройдем еще ярус, там я оставлю их с Тридцатьпятиком, а сам побегу вниз. Так?

— Так, — кивнул Ланселот.

Жерар и Тридцатьпятик нагнали Ингу, подхватили ее под руки и с шутками—прибаутками повлекли вперед. Убедившись, что с ними все в порядке, Ланселот развернул коляску и помчался с семнадцатого яруса вниз.

Балконы почти опустели, на них остались лишь те зрители, кто боялся упустить удобное место возле перил и решил ночевать прямо на Башне. Видя мчавшуюся вниз по дороге коляску, они свистели ей вслед и кричали:

— Трус! Слабак! — и, конечно, кидали вслед Ланселоту пустые банки, которые с грохотом катились за ним.

Он мчался вниз, заботясь лишь о том, чтобы не пропустить Ванду и не наехать на спящих паломников, расположившихся на отдых по всей трассе. Он нашел ее на двенадцатом ярусе. Ванда лежала на спине, закинув бледное лицо.

— Ванда! Просыпайся, я за тобой приехал!

Ванда открыла глаза и поглядела на него удивленно.

— Ты что, в самом деле вернулся за мной?

— А ты как думала? Давай, поднимайся и садись ко мне на колени.

— Я не могу, Ланселот, я устала и хочу спать. Да мне все равно до финиша не добраться, ты же знаешь. Но все равно спасибо, что вы не забыли обо мне.

— С чего это ты решила сдаваться? Садись ко мне на колени и спи. Пока мы доберемся до наших, ты как раз успеешь отдохнуть.

— Я не хочу тебя задерживать…

— Ты меня задерживаешь пустыми разговорами. Садись, Ванда! Дорога каждая минута!

Она вздохнула, покачала головой и, подойдя к коляске, осторожно уселась к нему на колени.