Паломничество Ланселота
Шрифт:
— Ты, мам, так говоришь про каждую свою шляпку.
— Естественно, иначе зачем бы я их носила? Кстати, Антон, ты думаешь, мою шляпу слопал обыкновенный осел? Это осел—мореплаватель, осел—пилигрим! Он, между прочим, очень умный и послушный, в отличие от некоторых известных мне мальчишек.
— Умный — это да, а вот послушный не всегда, — возразила Дженни. — Это из—за него я разлучилась с Лансом.
— Ты мне потом обо всем расскажешь: на этих улицах полно не только экологистов, но и шпионов.
Они свернули с широкой улицы в узкий проход между домами, потом нырнули в какой—то
— Мы пришли. Это моя лавочка.
— А чего обмен, Мира?
— Не все ли равно чего? Это ведь только прикрытие.
Мира достала связку ключей отперла один за другим три замка. За железной дверью оказалась еще одна, вернее, даже не дверь, а решетка из толстых прутьев. Мира ее отперла, пропустила всех, включая Патти, внутрь, а потом заперла обе двери. После этого она зажгла карманный фонарик, и при его свете Дженни увидела просторное полутемное помещение, загроможденное старыми вещами.
— Ступайте за мной и держитесь середины, чтобы ни за что не зацепиться, — скомандовала она.
По пути Дженни замечала то складки парчи, коротко сверкнувшей в проплывающем свете, то колесо велосипеда или выпуклый блестящий бок крупного керамического горшка. Они прошли мимо стойки, увешанной цепями и бусами, и тут Дженни едва не упала, споткнувшись о богато изукрашенное серебром конское седло.
Мира отворила еще одну дверь, за которой оказался узкий дворик, точнее, просто проход между глухими стенами близко стоящих домов. Здесь было достаточно света, и вдоль стен стояли большие глиняные горшки с розами. В конце этого дворика виднелась еще одна дверь.
— Патти пока оставим тут с Антоном, пускай знакомятся, — сказала Мира. — Я твоего Патти очень люблю, но, боюсь, ослиный навоз в моем бюро не понравится клиентам, пусть уж лучше объедает и удобряет мои розы.
Она открыла дверь и за нею сразу же сам собой вспыхнул яркий электрический свет. Дженни вошла вслед за Мирой и осмотрелась. Вдоль одной стены в ряд стояло несколько огромных бронированных сейфов, а две другие были сплошь завешаны картинами. Стол и два кресла стояли посередине.
— Вот здесь проходит моя основная служба, — сказала Мира, усаживаясь за пустой и блистающий полировкой письменный стол, жестом предлагая Дженни сесть во второе кресло. — Здесь я принимаю самых серьезных моих клиентов.
— И они проходят через твою лавочку?
— Лавочка для сделок помельче. Здесь есть другой выход — на соседнюю улицу. Ты его видишь?
— Нет.
— Вот и хорошо. Приглядись вон к той картине в центре, на которой нарисован нищий, сидящий под дверью. Это Лазарь перед дверью богача. Обрати внимание на дверную ручку. Что—нибудь замечаешь?
— Нет.
— Подойди, дотронься до нее.
– Дженни подошла и дотронулась до настоящей бронзовой ручки.
— Вот такой поп—арт! — засмеялась Мира. — В древности художники добивались сходства изображения с натурой, а здесь художник по моему заказу сделал наоборот — натуральный предмет замаскировал под живопись.
— Ты хочешь сказать, что дверь тоже настоящая?
— Угу. С этой стороны. А с улицы она выглядит
— Что рассказывать?
— Все. С самого начала.
— Ну начинать надо с того, что в Бабушкин Приют приехали Сандра и Леонардо…
— Боже мой, так, значит, они нашли мое письмо в Бергамо?
— Нашли. И почти сразу отправились к нам на выручку.
— И выручили?
— Еще как!
Дженни рассказала Мире о том, как явились к ним, "как с неба упали!", супруги Бенси, как включили в доме электричество, водопровод и отопление, как проникли они в хранилище Илиаса Саккоса. А закончила рассказом про их с Ланселотом паломничество в Иерусалим.
— Ну вот, теперь мне все ясно. Как помочь Лансу, я не представляю, а вот тебя надо устроить, и немедленно. Как ты считаешь, катамаран "Мерлин" находится в надежном месте?
— Да. Мы заплатили за стоянку вперед.
— Тамплиерским золотом?
— Нет, консервами из хранилища Илиаса Саккоса. Золота у нас давно нет, а теперь и продукты кончились. Нас с Патти выручает вода из источника.
— Ничего, теперь жить ты будешь у нас, на христианском острове и христианском довольствии. Прокормим как—нибудь и тебя, и Патти.
— Патти может есть дьяволох…
— Я помню. Но на нашем острове дьяволоха, слава Богу, нет, так что обойдется простыми колючками. Ты, конечно, тоже голодна? Но тут у меня ничего нет, кроме пива и сушеных рыбок к нему. Хочешь?
— Прости, нет. У меня, кажется, скоро начнется аллергия на рыбу.
— Понимаю. Ну что ж, придется тебе немного потерпеть. Мне нужно принять одного клиента, он подойдет ровно в полдень и долго не задержится. Я его обслужу, и мы сразу же отправимся домой.
Мира встала, подошла к одному из сейфов и достала из него потертый кожаный мешок. Потом из другого сейфа она извлекла старинный серебряный прибор — шесть крошечных стаканчиков, кувшинчик с узким горлышком и небольшой поднос.
— Это для коньяка? — спросила Дженни. — У нас дома был примерно такой.
— Нет, это для кофе. Для арабского кофе.
– Поднос и кофейный прибор Мира аккуратно завернула в бумагу и сложила в пластиковую сумку. Потом она подошла к "двери богача", держа часы в руке. Ровно в двенадцать она взялась за ручку двери и отворила ее. За дверью стоял человек в длинной белой одежде и покрывалом на голове, прижатым к ней двойным толстым черным шнуром. Он молча вошел в Мирину контору, взял у нее звякнувший серебром мешок, сумку и так же молча удалился.
— Ну вот, дело сделано, — удовлетворенно произнесла Мира.
— Но он же тебе ничего не заплатил!
— Он расплатится потом. И не деньгами. У нас натуральный обмен: за деньги сегодня ночью один христианин выйдет на свободу из самой Башни, а за кофейный сервизик он будет переправлен из Иерусалима в Грецию.
— Боже, как же ты рискуешь, Мира! Проворачивать такие дела прямо, можно сказать, в тени Вавилонской Башни!
— Ничего, я привыкла. Собираемся!
Мира позвала Антона с Патти, потом выглянула за "дверь богача", убедилась, что в переулке никого нет, и они все вышли за дверь. Когда Дженни оглянулась, она никакой двери в стене не увидела.