Паломничество с оруженосцем
Шрифт:
Минут пять Семен и Борисыч созерцали шестируких исполинов, уходящих колонной за горизонт. Прислушивались к гудению над головой, рассматривали тяжелые гирлянды изоляторов, ржавую табличку с расколотым молнией черепом и чувствовали себя богатырями, которым предстоит сразиться с чудовищем. Последние сомнения тут же отступили, как только начали обсуждать детали. У Борисыча появился даже благородный озноб: он представлял себя освободителем природы от железной хватки цивилизации.
– Главное, за два провода сразу не берись, – повторял Борисыч, как заклинание. Однако этим познания Борисыча в электродинамике не ограничивались. Он дотронулся до опоры: – Все нормально:
Пролета как раз хватало, чтобы ухватиться за следующую перекладину и, шагая по диагональному уголку, взобраться и встать на нее ногами. Чем ближе к вершине, тем ветер становился сильнее, а гудение "свербежистей", как выразился Семен. Но вот уже и поперечная ферма… Они уселись на ней, чтобы экипироваться: ножовку Семен надел на плечо, а топор и плоскогубцы заткнул за пояс. То же самое проделал Борисыч, только ножовки у него не было, – пустую сумку сбросили вниз. Ее отнесло ветром в крапиву, к синему игрушечному мотоциклу, у которого горели на солнце руль и никелированные зеркала. На руки они надели голицы, резиновых перчаток у Семена не оказалось, вместо них переобулись в резиновые сапоги и чуни. Борисыч сказал, что это все равно – разницы нет: "Главное, чтобы ток через тебя не прошел".
– Ну, царица небесная, – перекрестился Семен, он заметно протрезвел и был собран.
Они стали продвигаться по руке великана к ближайшей гирлянде изоляторов. Первым достиг цели Семен, за ним подошел Борисыч и, чтобы зайти с другой стороны, начал обходить товарища по параллельному уголку.
В это время Семен ударил несколько раз обухом по изолятору, дотянуться до проводов было невозможно.
Раздался стеклянный звон – белые осколки посыпались вниз, и сразу что-то вспыхнуло со страшным треском, будто водой плеснули на раскаленную сковородку.
– Ага, кусается!.. – были последние слова Семена. Борисыча словно десятком милицейских палок огрели по рукам, голове, по всему телу – ощущение было такое же, оно длилось секунду. Уносясь вниз, он видел, что Семен весь светится и как-то неестественно свернулся, прижался к уголку, на котором сидел. Затем все исчезло, удара о землю он не помнил.
Глава четвертая
Андрею снилось что-то светлое и хорошее. Проснулся он от яркого солнца, бившего прямо в лицо, – возможно, этот свет и приснился ему – но первое, что увидел, был спящий на соседней койке Борисыч. "Ну нет, так не бывает! – подумал Андрей, приподнявшись на локтях и рассматривая нового больного. – Да нет, это не он. У этого лицо опухшее, и синяки черные под глазами. Просто похож на него немного… – постарался прогнать он напоминающее дурноту чувство. – Наверно, я здорово башкой треснулся". Нога у Лжеборисыча покоилась на такой же, похожей на гамак, шине и была накрыта одеялом – выглядывали только вымазанные йодом пальцы. С противоположной стороны от его кровати стояла капельница. Андрей еще раз внимательно всмотрелся в соседа: да нет, не он – точно… Но тут двойник Борисыча потянулся под одеялом, оно сползло с плеча – и приоткрыло локоток русалки.
– Ну-у, так не бывает! – шепотом проговорил Андрей и стал озираться: нет ли где-нибудь поблизости еще и гуру: " Это было бы уже слишком…"
Около полудня Борисыч вдруг проговорил, не открывая глаз:
– Эх, Семена жалко…
Начал стонать, хотел повернуться, но от боли поморщился и открыл глаза. (Сколько потом его не пытали: что за Семен, и почему его должно быть жалко – он ничего не мог вспомнить.)
Увидев Андрея, он нахмурился и спросил его:
– Ты как
– Куда? – спросил с усмешкой Андрей.
– Сюда… А где я?
– Здесь, – посмеиваясь, опустил лицо и покачал головой Митрич, единственный ходячий на всю палату. Это он вчера помогал перекладывать Андрея. В его обязанности, которые Митрич возложил на себя добровольно, входило также выносить судна, доставать из холодильника продукты и, вообще, подавать лежачим все, что им может понадобиться, – в том числе, снимать по просьбе мужиков грузики с вытяжения и навешивать их снова перед обходом.
– Я и так знаю, что не там, – сказал Борисыч, словно вложил какой-то смысл в эту фразу, потом он надолго умолк. Спросил только, что у него с ногой, – услышал, что перелом, и снова заснул. Проснулся часа через четыре, с аппетитом съел оставленную для него перловую кашу и свекольный салат. (Митрич кормил его с ложечки, потому что руки у Борисыча были забинтованы.) Дальше он лежал с открытыми глазами, глядя в потолок, и временами проницательно щурился.
Вот что рассказала сестра приемного отделения, отвозившая вечером дигамбара в реанимацию. (Она рассказала Любе, дежурной медсестре, а та уже, пока Борисыч спал, пересказала всей палате.)
Обуглившегося мужика на вершине ЛЭП увидели рыбаки, ехавшие ставить сети на озеро. Под вышкой в бурьяне нашли Борисыча, с обожженными ладонями, сломанной ногой, без сознания, но живого. Вообще, вечером ему везло больше, чем утром. Во-первых, в районной больнице, прозванной в народе "душегубкой", куда Борисыча отвезли рыбаки, не оказалось медикаментов для его лечения. Во-вторых, машина "скорой помощи" должна была везти какие-то документы в областную больницу и согласилась забрать за одно и больного. И в третьих, машина оказалась реанимационной. (Это была именно та "скорая", которую пыталась остановить на дороге Анна.)
Борисыча еще в машине подключили к аппарату искусственного дыхания, в областной больнице сделали переливание крови – и не прошло двух часов, как он открыл глаза и обругал по матери анестезиолога, коловшего его иглой в вену.
"Всё, в палату его, – распорядился тот, включая капельницу. – Нормальный человек давно бы свернулся, а эти живучи как… – он, видимо, подбирал сравнение поотвратительнее – … как жабы".
Так дигамбар оказался на соседней с Андреем койке, чему, конечно, удивился, но не сильно.
Кроме Андрея, Борисыча и Митрича, в душной, пропахшей съестным и грязными телами палате лежали еще двое – одна кровать пустовала. Молодой смешливый пожарник по имени Коля, которого Митрич прозвал Мандолетом за то, что тот вывалился из окна общежития педагогического колледжа. Коле сделали операцию на бедре, однако неудачно: началось воспаление. Его собирались переводить в гнойное отделение, а пока он занимал первую от двери койку, у той же стены, что Андрей.
Еще один больной лежал у окна в противоположном углу, за Борисычем. У него был вывих шейного позвонка – и изуверское вытяжение за голову: ее просверлили как раз под скулами. Спица была вставлена в большую скобу, напоминавшую кокошник, вместо спинки на кровати установили блок с грузом, который тянул его к изголовью. Он не мог ни есть, ни пить и говорил с трудом: больше мычал и показывал руками, что ему нужно. За ним ухаживала жена, она же кормила его жидкими кашками. С легкой руки Митрича все называли его почему-то Зинатулой, настоящего имени история не сохранила. Андрей мог видеть из-за Борисыча только его колени, бледный нос и задранный подбородок и то, когда сам приподнимался на локтях.