Паломничество с оруженосцем
Шрифт:
Митрич был душой палаты. Он придумывал похабные истории про каждого из ее обитателей и рассказывал с самым серьезным видом – новый слушатель обычно попадался на эту удочку. (Иногда даже Зинатула начинал хрюкать от разбиравшего его смеха.) Он имел подвижное, будто резиновое, лицо "умного дауна", – когда же сводил глаза к носу, от настоящего его не отличил бы специалист. Вообще, он производил впечатление пленника собственного таланта: часто можно было наблюдать, как его подмывает выкинуть какой-нибудь фортель – и ему редко удавалось удержаться от этого. Борисыча он сразу окрестил Электроником и сочинил историю про то, как тот, "ужратый", пошел к дояркам
Тем же вечером Саня попросил Митрича позвонить своей жене. И вот на следующий день за дверью раздался цокот каблуков и в палату, ни на кого не глядя, вошла острыми шажками, ярко накрашенная, подстриженная "ёжиком" невысокая особа в кожаной юбке. И сразу с порога пропела в нос: "Брюханов – это ты, или не ты?
– я не узнаю. Как же умудрился, дорогой, что тебя корова лягнула в причинное место?" Борисыч в первую секунду опешил, но тут же сообразил: "Это Митрич наплел!" Виновник недоразумения надел очки, раскрыл сильно потертую папку и со строгим видом что-то там помечал толстой ручкой – Митрич когда-то занимал небольшой пост в райкоме, и с тех пор у него остались некоторые привычки. Жена привезла Борисычу банку магазинных пельменей, вынесла за ним судно, пообещала в следующий раз захватить марганцовки и протереть его от пролежней. Саня рассказал ей о том, что с ним случилось, но не все, а только то, что посчитал нужным. Она встала, собираясь уходить, и сказала: "Вечно у тебя, Борисыч, все через жопу ". (Митрич прикрыл лицо рукой, как бы обдумывая писание, на самом же деле, весело подмигивал всей палате.) Помахала из-за двери мизинцем: "пока-пока" – и исчезла, оставив облако дорогих духов.
Пельмени он разделил с Андреем. Митрич теперь вставлял ему в руку ложку, кровать отрегулировали, чтобы Борисыч находился в полулежащем положении, ставили ему на живот тарелку, и он мог есть самостоятельно.
Вечером Митрич опять надел очки и достал папку. Он долго там что-то перекладывал и листал, сидя с подвернутой ногой на кровати, вынул и показал Борисычу календарь с голыми толстухами:
– Которая на твою доярку похожа?
Наконец Митрич нашел то, что искал: это была матерщинная поэма. Он каждый день дописывал ее и что-то правил, а потом, дождавшись, когда жена Зинатулы уедет зачем-нибудь домой, читал всей палате. Главными героями были пожарник Коля и медсестра Любка, пышные формы которой не давали покоя всей травматологии. Интрига состояла в преследовании ее ненасытным пожарником, причем каждая глава заканчивалось совокуплением в самых неожиданных местах.
– Митрич – молодец! Не хуже поэта получается, – хвалил поэму Николай.
Сегодня во время чтения Зинатула издавал звуки, похожие на кряхтение, все решили, что так он выражает одобрение. Вдруг запищал по-детски сдавленно - и начал выдирать из головы спицу, рвать скобу, одеяло. Мужики в первую минуту растерялись. Андрей крикнул, давя на кнопку вызова: "Митрич, держи его!" Митрич бросился к Зинатуле, схватил за руки, навалился всем весом – лицо у того было уже в крови. Заглянула сестра и побежала за помощью. Через минуту быстрым шагом вошел дежурный врач, сказал, что
Жена примчалась, растрепанная, в застегнутой криво кофте, – ей позвонил Митрич – и сразу принялась вытирать влажной марлей лицо мужу, а другой рукой – себе: по нему ручьем лились слезы. Врач уговаривал оставить вытяжение, в противном случае будет искривление позвоночника, но Зинатула ни в какую не соглашался и снова начинал дергать скобу и сдавленно мычать. Тогда дежурный хирург раскрутил плоскогубцами болты и выдернул спицу, сестра смазала ранки йодом. Вытяжение Зинатуле заменили широкой петлей, которая тянула его за подбородок, – блок с грузом оставили. Он сразу повеселел, начал разговаривать и даже пробовал шутить, правда, сквозь зубы, так как мешала повязка.
Когда все заснули, Андрей спросил у Сани:
– Ты давно у Валеры живешь?
– Да скоро год. – Они придвинулись к краю кровати, чтобы не разбудить других.
– И что, у тебя, на самом деле был рак?
– Да нет, кила была, – Борисыч показал на шею, – вот тут.
– Что?
– Шишка такая, – он говорит: злокачественная – хрен ее знает. Потом рассосалась.
– А ты и до Валеры этим всем интересовался?
– Маленько. Хотелось познать что-нибудь новое, только он ничего не рассказывает.
– Почему?
– Говорит рано: на, пока книжки почитай, а когда достигнешь первой ступени, тогда, говорит, открою дальнейшее.
– Может, сам не знает?
– Я уже тоже так думаю.
– Нет, возможно, и знает, но понимает, что это не то.
Они помолчали.
– Хотя в этой видимости что-то есть… Мне и самому приходили такие мысли. Будто все только во мне и существует, а умри я – и все умрет. Для меня, по крайней мере…
– В какой видимости? – спросил Саня.
– В Майе. Вы же, джайнисты, считаете мир иллюзией?
– Не знаю, впервые слышу… – сказал дигамбар с недоумением и затем, подумав, добавил: – Это, наверно, Валера начал "дрейфовать" – говорит: "Я дрейфую в сторону брахманизма".
– Иногда и вправду кажется, что все это дурной сон – и не твой, а чей-то чужой. Будто наша жизнь – какая-то изнанка чего-то другого… (Андрей задумался на секунду.) Ну все равно что-то почерпнул для себя?
– Конечно, почерпнул.
– Странно… – сказал Андрей. – Вот ты все, что год назад было, помнишь, а что вчера случилось, забыл.
– Нет, кое-что смутно припоминаю…
Уже поздно вечером, когда утомленный разговором Борисыч заснул, к ним в палату привезли нового пациента с забинтованной головой. Положили его на свободную кровать, согнав с нее жену Зинатулы. В двух местах на повязке алели пятна крови, лицо было бледным, как мел. Операционная сестра сказала, что у него черепно-мозговая травма – пьяный упал с "чертова колеса", – сделали трепанацию, сутки он был в реанимации, но до утра, скорее всего, не доживет.
– А почему с головой накрыли? – спросил сонным голосом Митрич.
– Утром уберем. Лифт не работает… – прошелестела она скороговоркой и выскользнула за дверь.
Однако утром объявили: что сегодня воскресенье, поэтому лифт чинить некому, морг тоже не работает, санитаров опять нет, но как только появится возможность, труп перенесут в подвал.
– Ну вот, теперь нам жмурика подселили, – резюмировал Митрич.
Саня проснулся позже других, окинул очумелыми со сна глазами мертвое тело под простыней. С минуту глядел с осуждением, а потом спросил:
– Завтрак был?