Паломничество с оруженосцем
Шрифт:
– Саня, – мрачно проговорил аскет, глядя уже не на Андрея, а на Валерика. – Ну что, по соточке?
– Тебе нельзя, – сказал строго гуру и наполнил поставленную Андрею рюмку.
– Нет, я не буду, – запротестовал майор и отодвинул ее. – Вон, и Володя не пьет…
– Володя… Володя – особый случай. А за встречу? – за встречу надо выпить! – настаивал Валера.
– За меня Саша выпьет! – Андрей быстро протянул свою стопку аскету. Валера рта не успел раскрыть, как тот подхватил ее, отставив округло мизинец, и вздохнул.
– Борисыч, ты же знаешь:
– Одну можно… чтоб сосуды расширить.
– Тогда неси еще рюмку, – буркнул Валера.
Эта перепалка сопровождалась шумной неразберихой, суетливой жестикуляцией и хаотичными перемещениями: Гена пересел на табурет, Валерик развалился в его кресле (кресел было два). Появились девушки. Темноволосая Матанга принесла стул Андрею, Борисыч остановился у него за спиной.
Выпили. Андрей лишь пригубил, уступая требованиям хозяина. Геннадий опрокинул и замер, выпрямившись верхом на табурете, растянул рот в деревянной улыбке – и только потом крякнул, как бы ставя восклицательный знак с отточием. Кончик носа у него покраснел, на лице появилось выражение блаженства. Саня не спускал больных, блестящих глаз со стола, макал через Андрея хлеб в мед и сосредоточенно жевал, словно стараясь понять, что это такое. Один Володя не пил.
– Опять упустил? – спросил Валера аскета, закусывая заветренной колбасой.
– Поймал – они на ашоку сели.
– Точно поймал?
– Ну что, еще по соточке, чего душу томить? – Их разговор заинтриговал Андрея. Он подумал, что некоторые слова здесь следует толковать иносказательно.
– Как медитация прошла? – спросил он осторожно, повернувшись к Борисычу.
– Нормально, – ответил невозмутимо аскет, но, по-видимому, не понял, о чем речь. Валера воззрился на Андрея с недоумением и вдруг закричал, размахивая маринованной волнушкой на вилке:
– Ха!.. Я же пошутил – сказал, что ты на ашоке медитацией занимаешься! Он рой с перепою упустил – вот и полез туда за роем! А ты думал: мы совсем тут съехали! Одно для меня непостижимо, как он… – гуру ткнул грибом в Борисыча, – как он не боится с похмелья к ним подходить. Даже я никогда к пчелам с перегаром не подойду, а он может!
– Я дыхание на полчаса задержал, – сказал так же хмуро аскет.
– А-а, ну если дыхание – это другое дело. Если дыхание, то и я могу!
– Ну что врете, – вмешалась Матанга, взбивавшая что-то мутовкой у плиты. – Мы же видели: он в противогазе был.
– Жено, что общего между тобой и мной! – с пафосом возвестил гуру. Борисыч даже бровью не повел – сосредоточенно смотрел на стол, не то с сознанием женского несовершенства, не то потому что "соточка" опять откладывалась.
После второй "за знакомство" всех охватил яркий, радостный подъем единения – когда спрыснешь на старые дрожжи: все заговорили одновременно, наперебой, но, казалось, к месту и остроумно. Даже деваты, стучавшие ножами у разделочного стола, принимали участие в этой глоссолалии. Матанга беседовала с Володей, Гена и Борисыч доказывали что-то самодовольно кивавшему Валерию, белокурая Сидхайка, надевшая
– Как вы тут живете, городские? – спросил майор, когда словесный поток иссяк.
– Дело не в месте, а в человеке. Когда в тебе мир – миры! – какая разница, где жить…
– Ну а с местными какие отношения?
– Ой, эти деревенские задолбали совсем! – воскликнула радостно Сидхайка. – Шепчутся за спиной, сплетни распускают: кто с кем пошел…
– Особенно после того, как они голые в магазин сходили, – закричал Валерий.
– Как голые? – удивился Андрей.
– Это я виноват, – гуру указал на аскета, – пожурил его по пьяне: мол, какой же ты дигамбар: в штанах ходишь. Дигамбар значит "одетый ветром". Ну Борисыч и отправился в магазин в чем мать родила.
Тут аскет с готовностью взялся за молнию на штанах.
– Нет, Борисыч! Мы верим – не надо! – закричал Валерик.
– Так у Любастры челюсть отвисла, – продолжала, сияя, Сидхайка. – Говорит: «Голым не отпускаю (Голос у нее стал гнусавым и гадким, каким был, вероятно, у испуганной продавщицы.), приходите одетые». А Саша ей – нет, я не смогу повторить, какой ужас!.. «Чтоб у тебя член на лбу вырос!» – только он на букву "хэ" сказал.
– Борисыч – прост, аки голуби, раньше таксистом был…
Неожиданно бутылка опустела, все сразу задумались, погрустнели.
– Всё, – сказал Гена. – Надо за водкой ехать.
– Сегодня магазин в деревне не работает, только в райцентре можно взять, – проговорил гуру с озабоченностью хозяина, у которого закончилась выпивка. – Самогонка есть, но ее пить нельзя. Нет, ни в коем случае! – добавил он категорично.
По лицам Борисыча и Геннадия пробежала светлая тень сомнения, что такой случай когда-нибудь может все-таки наступить.
– Нет-нет, – запротестовал Валерий, – это отрава! К тому же она мне для дела нужна. А ты не привез? – обратился он к Андрею, и все присутствующие посмотрели на гостя.
– Да нет, я думал, вы не пьете, – почувствовал вину Андрей.
– Ну-у, не пьем… – протянул мрачно гуру.
– Мы съездим, – поднялся Володя, за ним Геннадий. С даосами вызвался ехать и Борисыч. Андрей тоже "скинулся" на водку.
Закрыв за "девяткой" ворота, они с Валерием сели покурить на крыльце: гуру уперся руками в верхнюю ступеньку, будто собираясь отжаться, потом с трудом повернулся и сел.
– Хорошо тут – тихо, – сказал Андрей. Где-то вдалеке взревел трактор, и тут же с противоположной стороны отозвалось эхо.
– Тихо! – иронично поднял палец Валера. – Хотел удалиться от мира ради достижения абсолютного знания – и вот, удалился!
– Здесь каждый звук отдельно, а в городе сплошной гул, – пояснил Андрей. – Все равно отдыхаешь. Воздух – сам в легкие льется, не надо дышать. Вот бы еще не курить…
– А что это за "молния" у тебя на машине написана?
– Так верблюда у Магомета звали.
– М-м, респект, – сказал Валера с одышкой, доставая из-за уха сигарету, которую ему оставил Геннадий.